А.Хоцей

          Уважаемый А.Е.Венец (Вы, к сожалению, не сообщили свои имя и отчество), благодарю Вас за письмо и в меру сил постараюсь ответить на имеющиеся в нём соображения и вопросы.

          Для начала — общие замечания. Как я понял по Вашей подписи, Вы специалист в области технических наук и, соответственно, проблемами обществоведения интересуетесь, если можно так выразиться, "факультативно", то есть — как всякий нормальный человек, которому, во-первых, просто интересна механика социального бытия, а во-вторых, небезразличны происходящие в современной России процессы. Мне показалось, что Вам прежде всего хочется знать, что конкретно вокруг нас происходит и что делать. Это видно как по содержанию и настрою Вашего письма, так уже и по тому, что все Ваши замечания касаются исключительно материала первой части. Проблемы становления общества, первобытности и пр. Вас, видимо, затрагивают меньше (если вообще затрагивают).

          Это, конечно, нормально. И я в рамках своего сочинения постараюсь дать ответы на интересующие Вас вопросы. В известной мере для того и затевалась вся работа. По моему убеждению, наука должна быть полезной в практической деятельности, а иначе грош ей цена. Хотя я лично, разбираясь в проблемах прошлого, удовлетворяю ещё и свои чисто познавательные инстинкты. Но не только. Эти "разборки" оправдывает и заключённый в них более глубокий смысл. Трюизм, но факт, что без знания и понимания прошлого нельзя понять и настоящее. Как иначе изучить механику социальных процессов, устройство общества, если не путём обобщения имеющегося исторического материала? Вот я, например, выдам Вам в конце книги итоговые заключения и рецепты. Вы примете их на веру? Вряд ли (да мне этого и не надо). Нет, наверное, потребуете доказательств. Это в лучшем случае. В худшем же — или на ура согласитесь с моими выводами, или гневно отринете их, исходя, увы, вовсе не из их истинности или ложности, а из того вульгарного обстоятельства, насколько эти выводы окажутся сходны с Вашими уже априори сформированными убеждениями (надеюсь, Вы помните тот смысл, который я придаю термину "убеждения"). Так ведь обычно и происходит, не правда ли?

          Ну, а если Вы добросовестный человек и Вам важно познать истину, а не просто получить ещё одно подтверждение своим убеждениям (правильным или неправильным — второй вопрос), то Вы должны быть привередливы, должны требовать от меня именно доказательств и соглашаться или нет с моими суждениями не потому, что они Вам нравятся или нет, а только в силу их убедительности, серьёзности, соответствия фактам. Но откуда могут взяться такие доказательства? Чем тут можно мне оперировать, на что ссылаться? Только на фактический материал истории человечества, на логику событий, на некоторые выявленные в результате исследования этой истории её закономерности и т.п. И тут, чем больше материала я обобщу (естественно, при правильной методике обобщения), тем больше будет достоверность выводов. И наоборот.

          Вообще, как понятно, научная добросовестность требует не спешить с выводами, пока не покончено со всеми неясностями в бытии объекта. Я, конечно, вынужден был отчасти нарушить это требование, изложив в первой части некоторые общие соображения о природе общества, то есть дав именно выводы прежде обоснований. Но это забегание вперёд паровоза обусловлено проблемами изложения. Изложение, увы, не может строиться точно так же, как само исследование. Я, с одной стороны, был вынужден дать какую-то квинтэссенцию прежде её обоснования — в целях облегчения читателю понимания общей логики сочинения: ведь всегда необходимо дать хотя бы представления об общих понятиях, которыми пользуешься. С другой же стороны, я смог дать такое общее описание общества лишь потому, что сам-то я уже, в основном, провёл конкретное исследование исторического процесса, более-менее разобрался (разумеется, как мне кажется) со всеми его тёмными местами и белыми пятнами, по крайней мере фундаментального толка. Однако читателю это оставшееся за кадром неизвестно. Мои выводы для него выглядят высосанными из пальца, висящими в воздухе. По ходу дальнейшего изложения я и стараюсь провести его по тому пути, по которому уже прошёл сам, чтобы показать ему, что я не полный дурень и фантазёр, а всё-таки кое на что в своих умозаключениях опираюсь.

          Я пишу всё это не для того, чтобы принудить Вас обязательно прочесть весь мой опус от корки до корки. Это Ваше дело. Я просто лишь предупреждаю, что адекватно понять как первую, прочитанную Вами, так и, тем более, итоговые части без такого прочтения, наверное, нельзя. Ведь при этом Вы познакомитесь, в основном, лишь с выводами, но не с доказательствами. А без доказательств любые умозаключения — лишь пустые заверения, которые любой вправе не принимать во внимание. Что все мы обычно с удовольствием и делаем, в особенности, если эти "заверения" нам не нравятся, ибо противоречат нашим убеждениям. Повторяю: я дал в первой части крайне сжатый и поверхностный очерк, если можно так выразиться, "общей теории общества". Это так — пунктир, общая схема куда более сложной на деле реальности. Такую схему легко раскритиковать, тыча меня носом в эти многочисленные сложности да приговаривая, что ты, мол, милок, то-то не учёл да то-то не заметил, преувеличил, преуменьшил и т.п. Вся моя последующая работа посвящена именно тому, чтобы расшифровать, уточнить, обогатить приведённые скупые формулы, показать их соответствие реальности, а также причины тех или иных кажущихся исключений.

          Тем не менее, повторяю, Вы можете познакомиться только с выводами и с отдельными интересующими Вас темами. Просто не обессудьте, если они при таком прочтении в чём-то покажутся Вам неубедительными, а то и непонятными. Система есть система; отдельные вырванные из неё фрагменты, естественно, частично теряют свой смысл и доказательность. Учитывая Ваши интересы, предлагаю следующий "путеводитель". Во втором томе, полагаю, полезно прочитать первый раздел третьей части, посвящённый становлению бюрократии; остальное — на усмотрение. (Этот том выслан в Вашу областную библиотеку; если его в ней всё-таки нет — пожалуйста, сообщите, и мы постараемся это исправить; на крайний случай есть возможность выслать том в Ваш адрес). В третьем томе желательно познакомиться с пятой частью: в ней описана бюрократическая (или феодальная, согласно привычной Вам терминологии) формация. Это даст некоторое предварительное понимание реалий СССР и современной России. В этом же томе можно отрывками прочитать первый раздел шестой части, касающийся теории формаций вообще. (Этот том в настоящий момент в типографии, из печати выйдет ориентировочно в декабре, а до Вас дойдёт, надеюсь, к февралю). В четвёртом томе (увы, мой опус сверхпланово разросся до пятитомника) речь идёт о генезисе буржуазного строя (часть седьмая), о сущности "советского" строя и о перипетиях истории СССР (восьмая часть). В пятом томе в девятой части описывается капитализм, а в десятой — даются общие и частные (касающиеся России) прогнозы. Над двумя последними томами я сейчас и работаю. Надеюсь закончить их в течение следующего года. Материал этих двух томов, близких к современной реальности, наверное, придётся читать целиком. Естественно, тому, кому вообще хватит на всё это терпения.

          Теперь по существу Ваших замечаний. Поскольку Вы их вряд ли держите в памяти, прилагаю к ответу копию Вашего письма: ориентируйтесь по ней.

          Итак, замечание по моей стр. 5. В данном абзаце Вы просите меня осветить некоторые факты моей частной, так сказать, "научной" биографии, то бишь историю моего "вумственного" развития. Я не думаю, что это представляет серьёзный интерес. Интерес представляет реальность, а что касается моих представлений на её счёт, то, надо думать, куда важнее то, что я думаю сегодня, чем то, что я думал когда-то. Постепенные и даже кардинальные изменения взглядов происходят у всех думающих людей. Естественно, и я, как говорил мой тёзка А.С.Пушкин, "подвержен общему закону". В одном могу заверить, — все перемены в моих взглядах обусловлены вовсе не изменениями в современной политической и идеологической коньюнктуре, а нормальными размышлениями над фактами истории.

          Тем не менее, удовлетворяя Ваше любопытство, коротко рассказываю: я воспитан и вырос, равно как и большинство советских учёных, на учении Маркса и долгие годы считал марксизм процентов на 90 верной теорией общества (разумеется, в его аутентичном, а не изуродованном советской идеологией варианте). Более того, я и сегодня очень уважаю Маркса и Энгельса и убеждён, что из всех учёных прошлого и современности они ближе всех подобрались к истине. Другое дело, как кто понимает марксизм. Вы, в частности, написали, что после распада СССР говорить о косметической правке любой теории несерьёзно. Это почему же? Опираясь на марксизм, я, например, ещё в конце 70-х годов пришёл к выводу, что советский строй — не социализм, а феодализм, и что крах этого строя и, соответственно, советского государства, неминуем. На мой взгляд, как раз крах СССР — прямое свидетельство верности марксизма. Так что данное событие вовсе не настроило меня на отрицание данного учения. Марксизм в моих глазах не состыковывался не столько с современностью, сколько с древностью. Оттого я и вёл речь о необходимости лишь косметической правки. Только более углублённое осмысление реалий истории подтолкнуло меня и к более кардинальному реформированию, так сказать, исторического материализма, то есть материалистического объяснения истории человечества. В результате с марксизмом я разошёлся уже не на 10, а примерно на 30%. Мы, как говорится, все стоим на плечах гигантов и потому видим дальше их. Конкретно же мои расхождения с марксизмом отражены в моей работе.

          Стр. 43-44. Ваше замечание о возможности вредной для целого активности части не совсем согласуется с моим текстом (возможно, в силу неудачности моего изложения). Такую вредность я не отрицаю. Речь у меня идёт не просто о вредности для целого, а о вредности для функции, выполняемой этой частью. Я написал: посторонняя активность части актуализируется в той мере, в какой она (активность) не противоречит (!) исполнению ею (частью) её функции. Возможно, слово "противоречит" слишком слабо и следовало бы сказать "отрицает", хотя противоречие есть высшая степень противоположности и каким-то боком синонимично отрицанию. Таким образом, на мой взгляд, посторонняя (сверх-, а не антифункциональная) активность части может быть относительно вредной для целого (например, быть отчасти помехой деятельности других частей), но не может быть направленной против исполнения ею её собственной функции, то есть не должна отрицать саму часть как часть. Ведь функция есть её главный признак как таковой. Часть, чья деятельность несовместима с выполняемой ею функцией, тем самым автоматически перестаёт быть частью (тут возникает, так сказать, противоречие в определении), превращается в инородное тело (допустим, в организме — в раковые клетки, опухоль), с которым всякое целое (организм) ведёт решительную борьбу не на жизнь, а на смерть (по принципу: кто кого). То есть в упомянутом тезисе я подчёркиваю именно тот предел вредности активности части, в которых эта вредность есть ещё вредность именно части, а не чего-то уже принципиально иного.

          Мне кажется, у Вас перед глазами стоит что-нибудь типа политики нынешних так называемых олигархов и т.п., которую Вы и расцениваете как такого рода вредную активность "частей" с катастрофическими последствиями. Но о "частях" ли в данном случае речь? Раковые клетки, конечно, тоже возможны и тоже принадлежат к определённому организму, но сие вовсе не части в том смысле, который я придаю этому термину (о недостатках Вашего и вообще распространённого понимания термина "часть" у меня ещё будет повод написать ниже; именно разница вкладываемых нами в этот термин смыслов и ведёт к взаимонепониманию). Эти клетки паразитируют на организме, а не выполняют в нём какую-либо полезную функцию, то есть не являются его реальными частями. Помимо того, часть не имеет автономного от целого существования (в противоположность нашим олигархам) и не может разрушать его, не самоуничтожаясь при этом. Это, стало быть, во-первых.

          Во-вторых, подчёркиваю, что рак — это болезнь, а не норма. Теории же интересна норма. Я пишу теорию целого, а поэтому, естественно, исследую прежде всего и исключительно нормальные (здоровые) процессы. Болезни, конечно, тоже следует изучать, но теории тех или иных заболеваний — это не теории нормального функционирования и развития. Во всяком случае, не имея представлений о сущности нормы, нельзя понять и её нарушений, то бишь болезней. Ведь тут выясняется именно следующее: в чём сломался обычный порядок, каковы нарушения нормы, что их вызвало и т.п. Повторяю: теория — это норма, это законы, фиксирующие закономерное в объекте. Моя задача состоит, таким образом, в установлении общих закономерностей бытия и изменений целого, а не в описании возможных сбоев в этих закономерностях. Эти сбои, конечно, возможны, но не необходимы для целого: они не внутренне обусловлены, а обычно вызываются какими-то случайными (так сказать, мутационными) неблагоприятными воздействиями внешней среды. Случай имеет место в реальности и, тем самым, реальны связанные с ним последствия, но если берёшься выявлять закономерности, то заниматься надо именно ими. Надо различать, что закономерно, а что случайно, и не путать одно с другим при обобщениях. Для целого явно незакономерен случай перерождения частей в нечасти, то есть феномен внутренне обусловленного саморазрушения.

          Частным случаем описанного является и то, что, в-третьих, Вы не учитываете контекста. Я писал об изменениях, ведущих к развитию, и об их источниках. В этом плане мне, разумеется, ни к чему разговоры об изменениях, вызванных явлениями паразитизма и, хуже того, "болезнями" целого (то есть ненормальностями и случайностями), и, тем более, об источниках этих "болезней". "Болезненные" изменения направлены вовсе не в сторону развития, а в сторону гибели целого. Целое, конечно, может погибнуть, но не само по себе и не в ходе своего развития, а под ударами среды. Эти удары среды могут быть прямыми, катастрофическими, то есть уничтожающими целое сразу, а могут быть и такими, которые разлагают его исподволь, подрывают порядок его функционирования. Одним из путей такой гибели и является, в частности, тот, при котором под воздействием всяких канцерогенов в организме происходят сбои, появляются раковые клетки, которые, разрастаясь в борьбе за свою "личную жизнь", душат здоровые клетки и в конечном счёте губят весь организм. Это как будто бы "внутренний источник изменений", жертвующий целым во имя личной, так сказать, "частной" (но, увы, вовсе не частьевой уже) выгоды. Однако происхождение его носит вовсе не внутренний характер и, более того, не есть закономерность бытия организма. Это поломка, вызванная внешним воздействием. В России сегодня происходит именно нечто подобное, но подробнее об этом я буду писать в пятом томе.

          Стр. 46-47. Вы опять стараетесь осмыслить мои рассуждения, преломляя их, как об колено, через современную российскую действительность. Это, конечно, ограниченный подход, чреватый ошибочными обобщениями частностей. Я стараюсь дать общую теорию целого, а даже не общества вообще. Поэтому рассуждаю абстрактно и держу в уме не только нынешнюю Россию и даже не социальную форму Бытия, а вообще целое как оно мне представляется в его логике, что бы за ним ни скрывалось — хоть общество, хоть организм, хоть молекула и т.п. Применимость этой общей теории прямиком к ситуации сегодняшней России вызывает сомнения. Не в силу того, что теория неверна (хотя, конечно, чем чёрт не шутит, пока бог спит), а потому, что случай не тот, — не из той оперы.

          Что я имел в виду в затруднившем Вас месте? Что все части в результате своего функционирования-взаимодействия, естественно, как-то разрушаются, тратят энергию, какие-то ресурсы и т.п. Не может быть действия без расходов. Но в данном случае деятельность прежде всего, главным образом, по основному своему объёму, функциональна, а следовательно, циклична, стабильна, постоянна по содержанию, качеству, количеству и т.п. То есть связанные с нею расходы и потребности по их возмещению, восстановлению частей и целого вообще тут, в основном, известны, отчего это восстановление может вестись в некотором стабильном, если так можно выразиться, "плановом" режиме. Всё это вытекает из того, что внутренняя функциональная деятельность частей упорядоченна (иначе целого просто и нет), закономерна. В том числе, следовательно, закономерны и связанные с этой деятельностью затраты. Ну а там, где есть порядок, закономерность, там возможно всё просчитать заранее и загодя принять меры к восстановлению затраченного. Там же, где разрушения случайны, там, увы, ничего наперёд знать и предпринять нельзя. То есть я исхожу просто из характеров различных разрушений целого, толкуя, соответственно, о различиях способов их устранения.

          Вы это вроде бы не оспариваете, но добавляете ту мысль, что порой и внутренняя активность частей бывает: а) случайной, б) гибельной. Я с этим не согласен. Имеется лишь два типа случайной внутренней активности. И лишь один из них есть случай гибельной активности. Он рассмотрен выше — это случай перерождения частей в нечасти. Только здесь деятельность перерожденцев приобретает гибельный для целого характер. Но части, повторяю, тут ни при чём. Второй же случай — это обычная сверхфункциональная активность частей (как полезная, так и вредная или нейтральная для целого). Она случайна, не закономерна для целого (в отличие от функциональной активности), но и не гибельна для него. Почему? Нейтральная или полезная — по определению, а вредная — потому, что с ней целое легко справляется, ибо степень вредности тут не может быть чрезмерно высока. Части, будучи частями, не могут действовать во вред целому, не вредя одновременно самим себе. Вредность их поведения может быть только частичной, относительной, но не абсолютной, не угрожающей бытию целого вообще. Иначе это была бы для частей (но не для раковых клеток или даже, лучше выразиться, вирусов) самоуничтожительная деятельность. Вот этот момент служит ограничителем. Части не могут самоуничтожаться. Суицид — не норма, а отклонение, болезнь. Для любой части гибель — высшая невыгода, которую не может перевесить никакая выгода от частного эгоизма. (Уточняю на всякий случай, что революционная внутренняя активность не случайна и не гибельна, а закономерна и позитивна — она лежит как раз в русле развития, является его моментом).

          Стр. 49. То же самое, что выше. К сожалению, моё утверждение о том, что "внутренние воздействия никогда не бывают разрушительными сами по себе" неточно. Я не указал, что речь идёт о действиях частей. Это, в общем-то, следует из контекста, но фразу можно понять и так, что она касается и раковых клеток (вирусов). Деятельность последних (нечастей), будучи внутренней (по местоположению, но не по происхождению и сущности), конечно, разрушительна.

          Вашу фразу о гибкости целого в окультуривании частей я не понял. Я не представляю себе целого в отрыве от частей и к тому же проводящим над ними какую-то целенаправленную работу. Целое и есть части в их единстве и взамодействии, в котором они влияют друг на друга, в том числе в этом процессе и "окультуривая" друг друга. То есть общее "окультуривание" есть результат данных взаимовлияний. Разумеется, в обществе ведущую роль играет часть-гегемон, которая "окультуривает" все остальные к своей выгоде, навязывая им свои ценности, нормы и т.п. Впрочем, я не знаю, что вы подразумеваете под "окультуриванием".

          Стр. 67. Согласен, что в России по сей день феодализм, а в Чечне — родо-племенной строй с зачатками рабовладения (относительно рабовладельческой формации см. часть шестую). Но не согласен, что это пример разноуровневости. Конечно, сие вопрос терминологии, а не принципа. Тем не менее, обращаю внимание, что у меня термин "уровень" используется в отношении объектов, различающихся как социальное, биологическое, химическое и т.п. бытие. Первобытность же и феодализм суть этапы, формации, состояния объектов одного (социального) уровня, две стадии в его развитии. То есть тут речь при моём словоупотреблении должна идти о разностадийности Чечни и остальной России.

          Это следует подчеркнуть, чтобы уточнить Ваше понимание того, о чём написано на стр. 67. Прежде всего, именно об одноуровневости вещей, в ходе соединения которых становится новое целое. То есть о том, что частями целых могут выступать только вещи одного (предшествующего, например, для социума — биологического) уровня, способные адекватно взаимодействовать между собой. Вы подменяете эту постановку вопроса проблемой дополнительной и внутренней стратификации уровней по стадиям. Это неправильно, но зато интересно. Тут, действительно, имеется дополнительная проблема (я же и пишу, что реальность куда сложнее общих схем).

          Так какое значение имеет в процессе становления целого разностадийность его одноуровневых по большому счёту частей? Такое, что она, безусловно, мешает становлению целого. Для становления целого нужна такая разность вещей, которая способствует их дополнительности, функциональной специализации. Разностадийность же есть не что иное, как разность состояний, то есть внутренних порядков организации вещей одного уровня (для социума — разность менталитетов и т.п.). В то время как в целом должен быть один по типу порядок, иначе целого просто не будет. Разностадийность подобна, если можно так выразиться, иммунной несовместимости, то есть представляет собой нечто совершенно отличное, а по своему значению в процессе становления и диаметрально противоположное дополняющей (симбиотической) разнородности. Такого (разностадийного) типа разнородные вещи не могут объединиться в подлинное целое.

          Тут может возникнуть вопрос: а как же тогда Россия соединилась с Чечнёй? Или, чтобы избежать скользкой темы завоевания, — как к России добровольно присоединилась Средняя Азия? Ведь вроде бы тут образовалось целое из двух прежде автономных вещей? Да. Но имел ли тут место процесс становления, который я и описываю на стр. 67 и близлежащих? Дело в том, что соединение соединению рознь. В данном случае из вещей одного уровня, но находящихся на разных стадиях развития, сложилась вовсе не вещь высшего уровня, как в нормальном процессе становления, а просто такая же по уровню вещь. Это не становление, а суммирование, механическое, а не целостное соединение с функциональным разделением ролей. Чечня и Россия суть два общества. Соединившись, они не создали нечто сверхобщественное, новый уровень Бытия, подобно тому как биоорганизмы, особым образом соединившись (с внутренним функциональным расщеплением) создали социальное бытиё (в виде общества людей или сообществ муравьёв, пчёл и т.п.). В рассматриваемом же случае результатом соединения явилось не нечто новое, а обычное тоже общество, просто большего размера. Это чисто количественное, а не качественное явление. Более сильная и большая по размерам Россия чисто механически поглотила более слабые Чечню, Киргизию и т.п., установив на их территориях свои порядки (с теми или иными поправками на местные родоплеменные обычаи).

          Заметьте, что это вообще не тот случай. Как в смысле характера процесса (это не становление), так и в том, что Россия и Чечня в получившемся соединении не соотносятся как часть и целое. Разумеется, в общераспространённом словоупотреблении эти термины сплошь и рядом используют именно так, что говорят: "остров есть часть суши, окружённая водой" (суша, стало быть, есть целое), "Сибирь — часть Азии или той же России" и т.п. Тут терминам "часть" и "целое" придаётся тот смысл, что между ними существуют отношения принадлежности. Части принадлежат к целому. Целое есть то, что состоит из чего-то, а части — то, из чего состоит что-то. При этом совершенно безразличны принципы этих составления и принадлежности. Но Вы же понимаете, что есть разница между кошкой, которая состоит из почек, печени, сердца и пр., и стаей кошек, которая орёт у Вас под окном и состоит из этих самых кошек. Если Вы вырежете у кошки печень (допустим, Вам захотелось угостить тёщу зайчатиной), то кошка просто помрёт, её не будет как таковой. Если же Вы запустите в стаю кошек ботинком и одна из них убежит, то оставшиеся всё равно будут стаей и продолжат орать ещё противнее. Целое, если можно так выразиться, "целому" рознь. Как и часть — "части". Вопрос в принципах соединения этих частей. Я, как понятно, называю целым подлинно целостную систему, пишу теорию именно такого объекта и именно в качестве такового целого мыслю общество, в том числе российское. Россия как целое для меня — не страна, не регион, не территория, а общество, социальный организм. Главным признаком настоящих частей у меня является тот, что они функциональны. Частями российского общества (да и любого общества вообще) как целого являются имеющиеся в нём функционально-социальные слои — рабочие разных профессий, крестьяне, чиновники, военные, торговцы, учёные и пр. Эти слои суть части лишь постольку, поскольку они взаимодополнительны в своих деятельностях (подобно печени и сердцу), поскольку осуществляют эти деятельности, обеспечивая совместно процесс общего воспроизводства. В этом плане чеченские рабочие, учёные и пр. являются частями российского общества лишь в той мере, в какой они завязаны в этой системе совместного воспроизводства. Просто же Чечня как определённая страна, административно-территориальная единица, территория и т.п. частью в указанном смысле никак не является. Она тут — "часть" России, рассматриваемой тоже лишь как административно-территориальное образование, страна и пр. (как кошка в стае кошек). Отделится Чечня от России — останутся жить и та, и другая. Это не проблема бытия, а проблема политики (у части, собственно, и мысли не может возникнуть отделиться от целого: ей это просто катастрофически невыгодно, невозможно, равноценно гибели). То есть в случае с Чечнёй и Россией, короче, речь идёт о совсем других "части" и "целом", чем у меня. Тут имеется простое отношение принадлежности одного к другому, которым подлинное (в моём смысле) соотношение частей и целого отнюдь не исчерпывается. И народ Чечни как этнос — не часть российского народа в моём смысле слова "часть". В мире очень много самых разных типов соединений, составных объектов, принадлежностей, включений одного в другое. И относительно всех них без разбору обычно используются термины "часть" и "целое". Что тут поделаешь — сие отражает плохое различение нами разных типов реальностей, то есть неадекватность имеющегося на сегодня терминологического аппарата сложности описываемого им мира.

          Стр. 125. Ваше замечание о том, что человек прежде всего (очевидно, даже больше, чем в еде) нуждается в просвещении, задаёт совсем не тот смысл слову "нуждается", в котором его использую я. Я исхожу в тексте из нормальных эгоистических потребностей индивида. Поэтому перечисляю то, в чём нуждается отдельный человек для своего выживания именно как отдельная личность. Меня интересуют индивидуальные мотивы поведения как сердцевина, пружина всего исторического процесса. Вы же пишете на деле о несколько мистических "нуждах" человечества или какого-нибудь там прогресса (издевательства над "нуждами прогресса" см. в части шестой). То есть я пишу о том, что есть, а Вы — о том, что желательно бы, чтобы было. Как человек я, конечно, хочу, чтобы всё было хорошо. И всей душой — за просвещение человечества. Но — носки отдельно, помидоры отдельно. Как учёный, я должен исследовать прежде то, что есть. И вижу, что сам по себе, по его индивидуальным интересам и потребностям, человек совсем не расположен к тому, чтобы учиться, учиться и учиться, да ещё и с теми высокими целями, которые Вы при этом ему предписываете. Как я понимаю, человек интересуется преимущественно лишь тем, чтобы есть, пить и развлекаться (разумеется, средний, обычный человек, а не какой-нибудь интеллигент в кепке вроде меня и Вас). Уж если средний человек и садится учиться, то лишь для извлечения из этого своей маленькой выгоды (например, в виде повышения зарплаты), а вовсе не во имя блага человечества и будущих поколений. Вы явно преувеличиваете значение нравственных переживаний и психического дискомфорта нормального индивида от осознания им своего невежества. И откуда у Вас такие иллюзии? Чай, в одной живём стране. Али Вы не видите, что дискомфортно себя чувствуют в нашем обществе отнюдь не невежи и невежды, а наоборот, как раз культурные и образованные люди? Повсеместно социального успеха добиваются отнюдь не рафинированные интеллигенты, а те, кто способен внаглую переть вперёд по головам окружающих. Это реальность. Её надо знать. Что толку спасаться от неё за розовыми очками? Во всяком случае, науке это противопоказано.

          Повторяю, не сделайте из этого вывода, что я против просвещения. Я лишь подчёркиваю, во-первых, что тяга к нему не является естественным стремлением обычного человека, отчего при изучении его естественных стремлений данную тягу можно смело игнорировать. Во-вторых, не просвещение определяет историю, а материальное развитие; уровень просвещённости растёт вместе с уровнем производства. В-третьих, само дело просвещения масс в каждом конкретном обществе всегда контролируется и направляется определённым классом. Это тоже реальность, которую надо понимать и учитывать. Лично я — за просвещение, но в своей работе занимаюсь не агитацией, а познанием, поэтому излагаю не призывы, а констатирую факты. Ибо прогнозировать будущее надо на основании изучения фактов. Научное исследование — не прокламация. Наука должна не агитировать, а показывать, что было и есть, а также предсказывать, что будет, причём реально, а не с точки зрения того, что бы учёному хотелось, чтобы было.

          Стр. 133. Ссылку на публикации, посвящённые пересмотру марксистской философии, я Вам не дам. Мне просто лень этим заниматься в то время, когда подобных трудов кругом море разливанное. Да возьмите хоть любой из нынешних учебников по истории, социологии, экономике или философии — даже школьный. Марксизм сегодня не в моде, если не выразится хуже. Другое дело, что отказ от него, на мой взгляд, обычно слабо аргументирован, критики серьёзной практически нет. Всё примерно на том уровне, на котором и Вы в начале своего письма указали мне, что факт падения СССР требует фундаментального пересмотра истмата.

          Стр. 137. О классах, как ясно, я упоминаю позднее, в более удобном, на мой взгляд, месте. Тут же я пока обхожусь без этого термина.

          Стр. 138. Высказываемые Вами пожелания о развёртывании темы идеологии и т.п. я, естественно, выполняю в следующих томах и частях. Я думаю, Вам понравится описание идеологии бюрократии в пятой части.

          Относительно "прогрессивного" советского и "реакционного" современного российского феодализма, на мой взгляд, всё не так просто. По каким критериям оценивать? И вообще, годятся ли подобные оценки в данном случае? Прогрессивной или реакционной может быть конкретная политика, но вряд ли — общественный строй. Так мы его можем определить лишь в сравнении с достижениями других обществ, но не сам по себе. Для каждого конкретного общества, взятого само по себе, его строй — единственно возможный по его состоянию, уровню развития, раскладу социальных сил. Он — адекватный, а не отсталый (от чего?) и не передовой (в сравнении с чем?). То есть тут я опять подчёркиваю особенность своей позиции как теоретика. Оценки типа "прогрессивный" и пр. возможны лишь при сравнении строя конкретного общества со строями иных обществ. Это не внутренняя, не абсолютная, а относительная, сравнительная оценка. То есть не собственная характеристика общества, а отталкивающаяся от чего-то внешнего по отношению к нему. Теоретик же все такие внешние обстоятельства должен игнорировать. Он должен исследовать только собственные закономерности объекта, как самодостаточного. Возможно, это методологическое требование трудно для понимания, но оно, по моему убеждению, единственно верно. Иначе будет не теория объекта, а сплошная каша.

          Кроме того, "прогрессивность" — оценочная характеристика, а оценки вообще меня мало интересуют, — я предпочитаю описывать и объяснять реальности, а не восторгаться или ругаться по их поводу, что они, мол, хорошие или плохие. Учёный должен держать свои эмоции при себе. Они в научном плане никому не интересны. Я, конечно, не всегда следую этому принципу, но во всяком случае нарушаю его лишь в явных для меня случаях, когда оценки не представляют собою проблемы. А соотнесение советского и современного строя России как прогрессивного и реакционного мне кажется весьма спорным. Во-первых, тут надо ещё очень во многом разобраться. Во-вторых, по предварительно имеющимся у меня прикидкам хрен редьки не слаще. Спор о том, что прогрессивнее, как-то ассоциируется у меня со спором, что кислее — красный или синий цвет? То бишь боюсь, что если поглубже вдуматься в проблему указанной оценки, то окажется, что в данных случаях не подходят оба определения, ибо на деле имеются явления, не сравнимые по указанному параметру.

          Стр. 141. К сожалению, недостатки моего изложения создали у Вас впечатление, что в члены производительных классов я включаю менеджеров, то есть управляющих производством всех рангов. Отнюдь. Производителями я называю только непосредственно производящих работников, то есть рабочих, ремесленников, крестьян и т.п. Даже инженеры, мастера и другие руководители низшего звена, на мой взгляд, суть именно руководители, представители социального слоя управляющих производством (это именно социальный слой, но не класс, ибо класс связан с господством в обществе, а технические управленцы пока не господствуют нигде). Обратите внимание, что на стр. 131 я чётко разделяю эти два слоя — непосредственных производителей и управляющих производством.

          Что касается депутатов всех рангов и аппарата органов исполнительной власти, то всё это — чиновники или бюрократы. Их надо объединять в одну группу, а то и класс. Но обоснования этого, конечно, делаются у меня не в данном кратком очерке, а далее.

          Стр. 145. По поводу данного замечания — два соображения. Во-первых, ещё раз напоминаю, что я пишу теорию, а теория — это исследование нормы, а не вывихов на теле истории. Ведь если бы я взялся писать теорию не общества, а, к примеру, человека, то вы, наверное, не требовали бы от меня, чтобы за образцы я взял бы тут дауна, инвалида без двух ног, сиамских близнецов и т.п. Вы ведь, надеюсь, не возмущаетесь тем, что в учебниках анатомии описывается обычный человек, то есть общие черты устройства всех нормальных людей? Изучение всевозможных патологий — дело не общей теории человека, а специальных дисциплин. Почему же Вы постоянно ждёте от меня того, что я при изложении общей теории общества буду заниматься чем-то иным? А именно — патологиями. Нет, Вы правы, — конечно, я буду ими заниматься. Но в своё время и в своём месте. Раз уж я взялся объяснять историю человечества, то не могу, конечно, обойтись без этого, ведь реальная история сложнее логической теории. Именно потому, что в ней присутствуют не только закономерности, которые только и может познать теория, но и случайности, мутации, патологии. Всё это надо исследовать и объяснить, если есть желание понять реальный исторический процесс. Но при этом исключения из правил не должны затмевать сами правила. Надо в любом случае сначала изучить эти правила, чтобы уже просто-напросто иметь возможность идентифицировать исключения из них как таковые: от чего ещё тут можно оттолкнуться, как не от знания правил? Как установить, что имеешь дело с патологией, если не знаешь норму? Теория нормы и важнее (базиснее) теории патологий, и по необходимости должна предшествовать ей, и, наконец, эти две теории не должны смешиваться вместе как нечто единое. Это приведёт лишь к путанице. Поэтому, когда Вы пишете, что есть общества, "переманивающие людей" и пр., и подаёте это как некоторый момент, который я замолчал, не учёл и т.д., то это претензия не по делу. Писать о таких казусах в общей теории мне незачем.

          Кроме того, во-вторых, сами переманивания иностранных специалистов и закупки средств производства неразвитыми обществами у развитых (то есть Вы, видимо, имеете в виду не практику США, которая диаметрально противоположна: тут переманиваются специалисты как раз из неразвитых стран в развитую) ничего не меняют по сути моих умозаключений. Я ведь утверждаю лишь то, что организация производства и её социальные последствия определяются характером используемых орудий труда. При этом совершенно неважно, откуда эти орудия взялись — самостоятельно созданы или импортированы. Если данные импортированные средства производства будут обслуживаться импортированными же работниками, то в самом импортирующем обществе серьёзных перемен не произойдёт. С одной стороны, масштабы такой акции просто не могут быть значительными, с другой — перемены тут будут косвенными, то есть выраженными через возрастание потребностей и т.п., но вовсе не через значимую деформацию социальной структуры (при условии, что привлечённые иностранцы будут на положении нечленов данного общества, а, если можно так выразиться, гастарбайтеров). Если же импортируются только средства производства, то осваивать их придётся производителям данного общества. Тут будут иметь место изменения социальной структуры с их последствиями в отношении менталитета и пр. (Причём в том масштабе, в каком осуществляется весь указанный импорт и его освоение — это я к тому, что производство определённого, например, индустриального типа "налицо" в обществе не тогда, когда в нём появился один станок и один фрезеровщик, а тогда, когда данный тип производства стал общественно определяющим). В любом случае, процесс производства с его последствиями будут организовываться так, как этого требует характер наличных орудий труда. То есть Ваши соображения нисколько не опровергают мои умозаключения, а проходят как-то побоку обсуждаемой темы.

          Стр. 146. Относительно замены "соперничества пресмыкательством", во-первых, укажу, что это эмоции, которые Вы выражать вправе, но которым в научном сочинении не место. Во-вторых, пресмыкательство есть форма всё той же борьбы за существование в конкурентной среде — со стороны того, кто проиграл в борьбе и не хочет быть окончательно уничтоженным. В-третьих, я боюсь, что под пресмыкательством Вы имеете в виду отчасти попытки перенимания (заимствования) отставшим и проигравшим образа жизни победителя, то есть его методов приспособления к среде. Формально это может выглядеть как подражание, переживаться как унижение, но по содержанию — вполне разумно, полезно и даже необходимо. Наконец, в-четвёртых, пресмыкательство, в основном, Вы отождествляете с мародёрством, а это несколько разные виды поведения. Что же касается политики развития сырьевых отраслей, то это сложный экономический вопрос, обсуждать который наспех не стоит.

          Стр. 147. Относительно "чеченского способа экономии усилий при добыче благ" Вы и правы, и нет. Конечно, таково поведение отдельных групп и даже классов общества. Я об этом как раз и писал выше, что все они стремятся перетянуть одеяло распределения на себя, то есть поделить матбага в свою пользу. Всегда проще отнять, чем произвести самому. Но, заметьте, всё общество целиком на это не способно: не у кого отнимать (разумеется, в теории, рассматривающей его изолированно; на практике же можно ограбить соседнее общество, если оно слабее, но это не теоретический случай). Поэтому всё общество в целом может поднимать своё благосостояние только за счёт развития производства. К тому же в данной главе я пишу вообще не о проблемах распределения, а о факторах развития общества и, тем самым, производства как его основы. Развитие же производства, как понятно, "чеченским способом" не происходит.

          В Вашем замечании, что "приятность иногда противоречит инстинкту самосохранения" прошу обратить внимание на слово "иногда". Повторяю, теории не интересно то, что случается иногда — её интересуют закономерности. А то, что механизмы управления поведением организма иногда срабатывает неправильно в плане приспособления к среде — так мир слишком многообразен, и просто принципиально не может быть такого механизма, который был бы эффективен во всех случаях жизни. Если физиология ощущений приятности построена на химии, то нет ничего удивительного в том, что возможны прямые химические воздействия (типа наркотических) на человека, которые будут возбуждать данный механизм ощущений без какого-либо практического оправдания и даже во вред выживанию. Но это не отрицает предназначения данного механизма и его эффективности в подавляющем большинстве жизненных случаев. Если же Вы имеете в виду не прямую наркотическую зависимость, а куда более слабые приятности — типа безделья, лени и т.п., то они, смею Вас заверить, не опасны для инстинкта самосохранения индивида. Не забывайте, что указанный механизм работает не только поощрением, но и кнутом. Тот, кто слишком увлекается "приятностями" в ущерб самосохранению, бывает быстро образумлен "неприятностями", которые обычно эмоционально и во всех прочих отношениях намного весомее "приятностей".

          Ну и, наконец, если Вы толкуете о том, что в погоне за сиюминутными удовольствиями человек вообще может крупно пострадать в перспективе, нарваться, как говорится, на неприятности, то этот случай вообще не относится к механизму управления поведением через эмоции и ощущения, а проходит по ведомсту предвидения будущего, то есть по ведомству разума. Кто-то может правильно оценить последствия, а кто-то нет. Сами последствия в виде приятностей или неприятностей тут ни при чём. При том, однако, заметьте, что и предвидение всё-таки тут есть предвидение не чего-либо, а будущих неприятностей или приятностей. То есть человек в своём поведении всё равно руководствуется стремлением к положительным ощущениям и переживаниям и избеганием отрицательных.

          Одновременно отмечу, что не надо путать механизмы управления поведением с потребностями. Ощущения и эмоции — сигналы мозгу о неудовлетворённости или удовлетворённости потребностей, но не сами они. Это та форма, в которой потребности, как содержание, являются нам, сигнализируют о своём обострении или затухании, побуждая нас к деятельности по своему удовлетворению или к прекращению этой деятельности. Реальные же потребности в самом общем и базовом виде — это нехватки ресурсов для поддержания гомеостаза, то есть внутренняя несбалансированность организма или же его несбалансированность со средой, опасность пребывания в ней. На этом фундаменте надстраивается масса комбинаций. Человек с его эмоционально-чувственной жизнью — очень сложное существо. В силу его целостности в нём всё взаимосвязано, причём в разнообразных и подчас парадоксальных комбинациях. Для кого-то и мазохизм — потребность. Просто потому, что чувство боли или переживание унижения ему необходимо для запуска механизма сексуального удовлетворения. Тут малая относительно неприятность находится в тесной паре с большой приятностью. Отчего человек и стремится к этой неприятности, но не самой по себе, а только в связи с её приятными последствиями. Но, впрочем, это всё психология.

          Стр. 150. Как я уже отмечал, весь мой общий теоретический очерк Вы постоянно переламываете об колено российской действительности. При этом мой очерк посвящён норме, а сегодняшняя российская действительность — патология. Это конвульсии общества, отставшего в своём развитии и мучительно пытающегося догнать конкурентов, выстоять в весьма неблагоприятной окружающей среде. При том, вдобавок, что оно крайне мало способно к этому по своему наличному потенциалу — с точки зрения социальных характеристик и экономических ресурсов. О России я буду подробно писать в четвёртом-пятом томах. Здесь же подчёркиваю ещё раз, что не пытайтесь сопоставлять материал общей теории с российскими реалиями. По многим параметрам они несопоставимы. Не тот случай.

          Аналогично, не стоит и обобщать российские реалии в качестве общих правил, теоретических закономерностей. Мне как раз кажется, что Ваши рассуждения о возможности зомбирования суть простые обобщения окружающих реалий. Причём — с большим налётом субъективизма. Почему Вы решили, что Ваши оценки верны? Ведь то, что Вы называете зомбированием, кое-кто именует просвещением. Докажите, что именно Вы правы. Понятно, что при этом я имею в виду не простой чёрный пиар, а внушение нашему обществу определённой идеологии. Внушение всякой идеологии есть и зомбирование, и просвещение. Чего больше, — зависит от её прогрессивности в данных условиях. Заметьте, Вы толкуете о деградации "общественного сознания", а это сознание выражает себя прежде всего именно в форме идеологии. Её и навязывают населению. Это навязывание — сложный процесс. Его нельзя определить только как зомбирование и деградацию. Ибо всякая идеология неоднозначна. Вы же переводите вдруг разговор на чёрный пиар. А это уже не идеология. Тут, конечно, имеется лишь простое зомбирование и надувательство. Это явление из другого ряда, чем общественное сознание.

          Стр. 151. Опять словечко "иногда". То послереволюционное якобы "новое" состояние, которое оказывается лишь вариантом старого, на деле, как понятно, и не есть новое. Тут в лучшем случае меняется лишь форма, но не содержание. А Вы рассчитывали, что в нашей "революции", произведённой сверху, то есть феодалами в условиях сугубо феодального по ментальности и социалитету общества, мог бы победить капитализм или ещё что-нибудь?

          Ещё одна стр. 151. Со словечком "иногда" у Вас отлично уживается и словечко "временно". Теорию интересуют не "временности" и случайности, а только стабильные, то есть повторяющиеся, закономерные явления.

          Стр. 153. Можно ли сделать распределение "равновесным"? То есть, другими словами, можно ли покончить с эксплуатацией и социальным неравенством? Как говорится, спросите что-нибудь полегче. Ведь если я скажу "да" или "нет", Вы, полагаю, этим не удовлетворитесь? Начнёте другие вопросы задавать: а почему? а с какой это стати? а какие ваши доказательства? Короче, придётся мне Вам по новой все пять томов пересказывать. В общем, эта тема ещё найдёт своё отражение в прогнозах.

          Относительно очевидной разной степени неравновесности в разных обществах и на разных этапах развития. Вопрос оценки степени слишком сложен (как и вопрос вообще почти всякой оценки), чтобы быть очевидным. То, что разрыв в потреблении высших и низших классов нынче меньше, чем в древности, спорно. Скорее, просто повысился общий уровень. То, что сменились формы распределения — то есть прямое насилие заменил рынок, — это нормы эксплуатации напрямую не определяет. А как расценивать то, что развитые общества ныне в немалой степени стали жить эксплуатацией неразвитых, благодаря чему сгладили свои внутренние противоречия? Это снижение разрыва внутри отдельных обществ или рост его в мировом масштабе? Короче, ещё раз повторю: давайте воздержимся от оценок, будем объяснять реальности.

          Стр. 154. В чём-то я согласен с марксизмом, в чём-то нет. Наверное, и с моими представлениями о формациях дело обстоит так же. Свои расхождения с марксизмом я поясняю во многих местах, а относительно формаций подробнее пишу в третьем томе. Главное, на мой взгляд, в чём я совпадаю с марксизмом, так это то, что я вообще выступаю за формационный подход. Ведь и это сегодня многими подвергается сомнению.

          Ну, а почему Запад не интересуется типизацией производительных сил? Это Вы у него спросите. Он Вам такого наплетёт. А если без шуток, то на Западе ужасный плюрализм, разброд и шатания. Каждый самовыражается, как может. И уж во всяком случае марксизм там не в моде по вполне понятным причинам, то есть даже и помимо его некоторой ошибочности. Соответственно, там не в моде и материалистически-марксистский взгляд на историю человечества, там отсутствует серьёзный подход к анализу производительных сил, процесса их развития. Конечно, западные учёные не могут не признавать значимости экономики и орудий, отчего даже иные классификации эпох строят по признакам индустриальности и нет. Но это — лишь поверхностно отдаваемая дань очевидности, но не глубокий анализ производственно-экономических основ общественной организации.

          Причём я не стану так уж безапелляционно утверждать, что все они там продались капиталу. Ситуация сложнее. На Западе имеет место определённая идеологическая и научная атмосфера, в которой западные учёные растут, воспитываются с малолетства, впитывают её нормы и представления, приобретают убеждения. Эта атмосфера враждебна к марксизму, к монизму вообще (ведь он отрицает свободу выбора). Причём данная враждебность выражается не столько в агрессии, сколько в этаком пренебрежительном отношении: это, мол, зады и давно опровергнуто. Кем? Когда? Насколько обоснованно? — это уже не важно. Поэтому придерживаться в такой обстановке марксистских, материалистических и монистических взглядов на историю — значит проявлять недюжинное мужество, значит плыть против течения, значит выказывать себя "дураком", вообще — не иметь шансов на достижение жизненного успеха, в том числе, и в том смысле, что твои научные открытия-исследования никогда не дойдут до широкой научной общественности, потому как просто не будут опубликованы. Не из вредности, а по априорному убеждению редакторов, что это чушь и незачем её публиковать. В такой обстановке, как понятно, есть масса оснований для того, чтобы учёные вполне добровольно, добросовестно и убеждённо придерживались таких взглядов, которые с марксистской и с моей точек зрения, напротив, именно и являются чушью. При том, должен заметить, что философия сегодня вообще в глубоком кризисе и для всякого "ползучего эмпиризма" (то бишь позитивизма) в ней имеются вполне логичные на первый и, хуже того, на общепризнанный ныне взгляд основания. Разброд в обществоведении закономерно отражает разброд в философии. Которому диамат, то есть имеющаяся ныне марксистская философия, ничего всерьёз противопоставить не может. Имеется в виду — не в политическом, а именно в научном плане, хотя, как ясно, и политический ресурс данного учения сегодня исчерпан. Исчезло государство, которое провозглашало марксизм своей идеологией и навязывало его кому ни попадя.

          Стр. 156. Мысль о том, что общественные порядки могут установиться на базе неадекватных производственных отношений, ошибочна. Ни у нас в начале 90-х, ни в Чили при Альенде ничего подобного не было. С оценками этих якобы "экспериментов" я не буду здесь разбираться. Тем более, что я веду речь опять же о стабильных, а не о временных явлениях, не о провальных преобразованиях, а об успешных. Если рассуждать логически, то сами провалы определённых реформ свидетельствуют об их неадекватности обстановке и о невозможности установить определённые порядки при отсутствии для них почвы. А Вы как раз, напротив, из того, что какие-то неудачные попытки имели место в истории делаете вывод, будто это свидетельствует о какой-то возможности того, что окончилось неудачей. Пытаться можно хоть свинью научить преподавать геометрию. Из таких попыток не следует, что такое возможно (хотя, конечно, отдельные преподаватели могут быть порядочными свиньями). Попытки сделать что-либо сами по себе не свидетельствуют ни о чём вообще. А вот неудачи определённо свидетельствуют о невозможности того, что пытались сделать.

          Стр. 174-176. О важности настроенности человека на деятельность во имя человечества и тому подобные высокие цели, — это важно не для человека, а для человечества. Ну вот пусть оно этим и занимается. Реальный же человек всегда будет делать только то, что выгодно лично ему, а интересы человечества будет учитывать только в той мере, в какой они совпадают с его личными. Это гадко, плохо, гнусно (можете подобрать ещё эпитеты на Ваше усмотрение), но это факт. Нормальный средний человек никогда не настраивается на высокие материи, а теория изучает поведение обычного человека. Конечно, кое-кто не совсем обычен, иногда встречаются и особи с развитыми сверх нормы инстинктами любознательности и т.п., а также альтруистически настроенные. Мне они симпатичны и интересны как люди, но не как объекты познания в том случае, когда я исследую общество, то есть закономерности социально значимого человеческого поведения.

          Аналогично, человек интересуется будущих поколений несколько меньше, чем своим непосредственным выживанием, и чем "будущее" эти поколения, тем менее он ими интересуется. Повторяю, Вы можете негодовать по этому поводу, и я, когда Вы устанете этим заниматься, могу даже Вас по-дружески поддержать и гаркнуть своё веское: "Ах вы, гады!", но сомневаюсь, что это чему-либо поможет. Увы, факты упрямы.

          Короче, Вы всё рассуждаете об эффективности да важности с точки зрения человечества, а конкретный индивид руководствуется в своём поведении тем, что эффективно и важно для его личного жизненного успеха. Я понимаю, что Вы, наверное, устроены иначе, но я же и заметил в своём месте (с. 133), что всё, что я пишу в данной работе о характере человека, я пишу не о читателе, а о его соседях по коммуналке. Мой-то читатель, конечно, очень хороший человек, охотно делящийся своей квартирой с бомжем из подворотни. Простите за глупые шутки, но Ваше прекраснодушие настраивает меня на юмористический лад.

          Аналогично, где это Вы видели, чтобы с возрастом человек "ставил перед собой всё более сложные и важные мировоззренческие проблемы и озабочивался духовными ценностями"? Аппетиты, конечно, растут — что есть, то есть, — но несколько в другой области. Другое дело, что с возрастом знания превращаются в убеждения, как это у меня описано, и данные убеждения в случае их разрыва с резко изменившейся реальностью выдаются не способными отказаться от них (по причине их инстинктивной природы) людьми за нетленные духовные ценности. Не этот ли факт Вы трактуете как тяготение старших поколений к "духовности"? Обратите внимание, что "вечно сомневающийся разум" стариков почему-то сомневается прежде всего в нововведениях, но никак не в собственных идейных установках. То бишь восприимчивость к новому с возрастом падает. Все сомнения и критика адресуются именно ему — новому. И уж объём этих сомнений "вечно сомневающегося разума", несомненно, растёт прямо пропорционально степени новизны предлагаемого, то есть степени его расхождений со взглядами-убеждениями пожилых. И Вы меня в этом не переубедите, поскольку я и сам уже далеко не первой молодости, то бишь поелику и мои взгляды уже достаточно закостенели.

          При этом, заметьте, я вовсе не ругаю убеждения за их негативные черты — я вообще не ругаюсь в отношении фактов: чего без толку силы тратить? Я даже подчёркиваю плюсы убеждений. Без них в самом деле снижается целеустремлённость деятельности, как Вы пишете. То есть происходит как раз не что иное, как повышение роли того самого разума, "вечно сомневающегося" в том, правильна ли цель и средства её достижения. Убеждения на этот счёт не рефлексируют, не сомневаются, а прямиком гонят человека по накатанной дороге. Видите, Вы сами отмечаете в убеждениях именно ту их характеристику, о которой пишу и я — что они чужды сомнениям и "вечно сомневающемуся разуму". Разум с его сомнениями — враг целеустремлённости. А убеждение — друг.

          Ну, а насчёт того, что убеждения могут и адекватно отражать реальность — так кто ж с этим спорит? Я пишу вовсе не об их соответствии или нет реальности — это другой вопрос, — а об их особенностях, отличиях от знаний, инстинктивно-эмоциональной подоплёке. Важно не конкретное соответствие или нет реальности, а то, что когда такого соответствия нет, убеждения продолжают руководить поведением человека, пренебрегая реальностью, вопреки её требованиям в плане обеспечения выгод, то бишь личной выживаемости особи (что и расценивается, повторяю, как верность идеалам). Впрочем, Вы под "дальновидностью" убеждений, похоже, подразумеваете именно воспитание личности в духе служения человечеству. Я не понимаю, в чём тут дальновидность? — по крайней мере, в отношении судьбы самой данной личности. Она, скорее всего, будет весьма печальна. Кроме того, я вообще веду речь не о нравственности, не о настрое личности в плане эгоизма или альтруизма (я тут, как понятно, априори признаю то, что большинство всегда настроено эгоистически, как бы его ни воспитывали: успешность альтруизма находится в тех пределах, в которых альтруистическое поведение согласуется с личной выгодой индивидов), — я веду речь не столько о целях, сколько о стереотипах поведения в плане достижения целей. В конечном счёте цели у всех сходны: все хотят хорошо жить. Но вот добиться этого в разных условиях можно по-разному. И со сменой условий должны меняться и указанные стереотипы поведения — экономического, социального, политического и пр. Но к этому-то старшие поколения как раз и не способны. Они упорно стараются воспроизводить старые ходы — знаете, как животные бегают по привычным им тропам, независимо от того, что имеются и более удобные. Вот те, кто освоил более удобные тропы, раньше и поспевают к пирогу, а тем, кто бежит по старым, менее удобным, ничего не достаётся. Они и кричат о некрасивости поведения тех, кто прибежал первым, кто вообще бегает по другим тропам, о некрасивости самих данных других троп в сравнении с их старыми — пусть неэффективными, но зато высокоморальными и т.п.

          То есть, короче, я не оцениваю конкретного содержания убеждений с точки зрения их правильности или нет (они могут быть какими угодно), а подчёркиваю лишь то, что они носят полуинстинктивный диктаторский характер в отношении личности, обладающей ими, то есть нерациональны, а точнее, неразумны (именно — инстинктивны) не в смысле своего содержания, а по способам воздействия на человека, как специфические механизмы управления его поведением.

          Стр. 177. С Вашими рассуждениями о феодальном менталитете нашего народа как ограничителе буржуазных реформ я согласен. Собственно, я о том же и пишу. Но вот в возможности для России идти по пути Китая я сильно сомневаюсь — просто потому, что не тот у нас социальный расклад. В Китае сохранилась масса крестьян, то есть индивидуальных производителей, потенциальных мелких буржуа, на которых можно опереться пробуржуазным политикам. У нас же все подобные слои выкорчеваны с корнем. Нет вообще социальной почвы для буржуазных преобразований. Эта почва культивируется с огромным трудом и пока — с незначительным успехом. И это, увы, не единственная наша проблема.

          Всего доброго.

          Александр Хоцей