М.М.Галиев

          Ну что ж, раз пошла такая пьянка... Вернее, я хотел написать — раз уж между мною и уважаемым А.Усовым завязался диалог, то с моей стороны было бы просто верхом бескультурия не отреагировать на его статью "Ответ М.М.Галиеву (статья первая)". Тем более, что само появление, а также оперативность появления отклика на моё скромное брюзжание приятно удивили.

          Я не уверен, что мы с моим оппонентом в чём-либо друг друга убедим. Но я и не преследую цель в чём-либо убедить Усова. Сегодня исследования в области политэкономии (в противовес так называемой "экономикс") считаются многими людьми чем-то вроде поиска флогистона или, на худой конец, эфира. Теории школы классической политэкономии в представлении дипломированных специалистов являются древними, отжившими догмами, достойными упоминания разве что лишь в разделе "История". Но лично я с таким оценками не согласен (хотя многие её положения, действительно, устарели). Видимо, я — ретроград, догматик и начётчик. Именно поэтому я и обратил своё внимание на статьи А.Усова, в которых он создаёт собственную теорию стоимости и цен. Причём во многих статьях его теория постоянно сравнивается с трудовой теорией стоимости К.Маркса.

          Признаюсь, я был бы несказанно рад, если бы теория Усова оказалась логически и предсказательно более сильной, чем марксова. Давно — ой, давно пора создать новую синтетическую политэкономию, которая вобрала бы в себя все положительные моменты исследований разных экономических школ, а также учла бы и сегодняшние реалии. И раз уж мой оппонент сам предпринял сравнительное изложение своей теории, то я просто продолжил данную традицию. Причём я старался не столько защитить Маркса (увы, не всё в "Капитале", по-моему, верно), сколько хотел показать Усову недостатки его собственной теории. Если правота на моей стороне, то Усов, по моим представлениям, обязан был бы, обратив внимания на мою критику, соответствующим образом видоизменить или подправить пункты своего исследования, улучшить свои позиции. Если же я не прав, то он должен был бы отточить своё мастерство изложения и доказательства.

          Конечно, все теоретические построения статьи выстраданы Усовым (я это не только понимаю, но и чувствую), и потому любое вмешательство — в глазах автора, всегда критиканское и дилетантское — должно вызывать его закономерное раздражение. Тем не менее, я вынужден настаивать на том, что в теории Усова всё же присутствуют некоторые логические ошибки. Увы, хотя Платон мне и симпатичен, но истина всё-таки женского рода... А поскольку сам Усов считает, что своей полемикой мы работает на публику (читателя), то, подавив чувство вины от неловкого вторжения, я просто выражу своё мнение по поводу ответа автора на мои замечания. Заранее предупреждаю, что ничего нового я, к сожалению, не сообщу, так что наша дискуссия выливается в постоянное приведение одних и тех же аргументов. Хотя возможно, что другие примеры (надеюсь, более удачные) и иное изложение старых аргументов приведут к лучшему пониманию наших позиций.

          Итак, "первое явление, которое следует обсудить — то, как складываются на рынке цены". Согласно Усову, "рыночная анархия порождает согласованность и упорядоченность: цены не просто согласуются, выравниваются, они начинают колебаться вокруг какого-то среднего уровня, так что если какая-либо внешняя случайная сила отклоняет их в ту или иную сторону, возникает какая-то другая сила, возвращающая их к прежнему "нормальному" уровню".

          Сегодня почему-то считается хорошим тоном начинать любое экономическое исследование с этих злосчастных колебаний цен в экономике. Видимо, рост цен (для россиянина — прежде всего на алкоголь) является крайне раздражающим фактором, с которым хочется быстрее разобраться. Но непредвзятому исследователю желательно было бы всё же сначала задать себе вопрос: а с чего, вообще, следует начинать анализ любого явления? Если имеются колебания цен вокруг какого-то уровня, то, следовательно, уже изначально имеется и сам этот уровень цен (названный моим оппонентом "нормальным"), который, как написал Усов, остаётся постоянным и неколебимым до тех пор, пока какая-либо внешняя и, я подчёркиваю, "случайная" сила не изменит паритета сил. Если нет внешних и случайных сил, то нет и колебаний цен. Я специально должен заметить, что любая теория изучает только закономерные явления, то есть абстрагируется от внешних, случайных феноменов. Значит, обсуждение того, "как складываются на рынке цены" по-хорошему-то следовало бы начать с анализа возникновения того или иного уровня цен, а вовсе не с рассмотрения их колебаний вокруг данного уровня, поскольку все эти колебания являются вторичными. Вот почему пример с колебаниями маятника, приведённый Усовым в качестве иллюстрации, не вполне убедителен. Нас тут должно интересовать в первую очередь именно положение равновесия, а отнюдь не отклонения от него. Конечно, отклонения тоже можно и нужно исследовать, но только после анализа равновесия. Повторяю: сначала должна появиться теория равновесия, и только потом — теория отклонений от него. Методику же исследования с обратной направленностью мне просто даже трудно себе представить.

          От чего, вообще, зависит положение равновесия в случае с маятником? От силы тяжести и силы натяжения нити (это известно и школьнику). Равновесие наступает в тот момент, когда обе отмеченные силы друг друга нейтрализуют, и груз приходит в состояние покоя (или равномерного движении). А потому исследование равновесия надо начинать с изучения этих нейтрализующих друг друга сил. Но сам маятник нам в данном деле плохой помощник. Тут лучше использовать весы для измерения массы груза, линейку для измерения длины нити, приборы для определения прочности нити и т.п. Впрочем, даже не это главное. Ещё раньше всех подобных измерений нужно знать: что мы собираемся изучать с помощью маятника? Так вот: с помощью маятника нами исследуются закономерности движения тела в данных конкретных условиях, то есть изменение положения тела в пространстве в особых условиях данного конкретного пространства. А равновесное положение тела в пространстве зависит от очень многих обстоятельств: например, от того, каким образом наш маятник изготовлен, от того, каковы длина нити, масса груза, конструкция штатива, высота штатива над уровнем Земли, широта и долгота местоположения исследовательского центра и т.д. Следовательно, параметры первоначального положения тела в пространстве зависят от процессов, произошедших до начала эксперимента по изучению равновесия или колебания маятниковой системы. Например, если на высоте 8000 метров над уровнем моря наблюдается равновесие маятника, то это ещё не гарантия, что такое же точно равновесие сохранится и на уровне моря. А вдруг, например, нить порвётся? Кроме того, положение тела в пространстве будет зависеть от массы груза, ибо груз массой 5 тонн растянет нить существенно больше, чем груз массой 5 граммов. Равным образом, чем больше будет масса груза, тем ближе он окажется к центру Земли и тем сильнее на него будет влиять гравитация (хотя всем этим можно и пренебречь; именно неопределённость силы натяжения нити, а также её пренебрежимо малое влияние на изучаемые процессы и делают эксперимент с маятником плохим аналогом колебаний цен, при которых все факторы влияния имеют достаточно значимые величины). В любом случае, при исследовании маятника с необходимостью проводится описание закономерностей внутренних процессов, то есть явлений, происходящих под воздействием внутренних сил: силы тяжести груза и силы натяжения нити. А при известных условиях эксперимента и фиксированной массе тела можно наконец начать изучать уже и его движение под действием посторонних внешних сил.

          В случае с изучением колебаний цен должен иметь место подход, аналогичный (хотя все аналогии, конечно, неточны и условны) подходу к изучению движения маятника. Уровень цен зависит, прежде всего, от процессов, происходивших до обмена: каков результат производства, таков и предварительный уровень цен. Данный уровень устанавливается затратами производства (или издержками). Кроме того, изменение этого уровня (а не колебания цены с их затуханием) происходит под действием внутренних факторов, — например, увеличения или уменьшения указанных затрат. Ещё одна "корректировка" данного уровня происходит в зависимости от спроса на данный товар. (О "корректировке" и спросе я напишу ниже). При таком фиксированном предварительном уровне цен, то есть когда все внутренние факторы (предложение и спрос) равновесны, можно начать изучать уже и сами колебания цен под действием внешних и случайных сил.

          Итак, методологически правильное исследование процесса ценообразования должно проводиться вкратце вот в какой последовательности этапов:

          1. Изучаются закономерности процесса производства для выявления законов формирования первоначального уровня цены. Эта "цена" на товар, сформированная как затраты на его производство, называется индивидуальной стоимостью. Тут, по сути, ещё и нет никаких уровней, тут, скорее, имеется лишь некая "точка".

          Далее исследуются закономерности изменения положения этой точки под воздействием внутренних факторов: предложения и спроса.

          2. При рассмотрении воздействия предложения изучается зависимость индивидуальной стоимости от множественности производств аналогичных товаров с учётом их различий.

          Ведь на практике в наличии имеются предложения некоторого количества аналогичных товаров с разными затратами. Это влияет на индивидуальную стоимость конкретного товара и превращает её в общественно необходимую стоимость. Грубо говоря, все индивидуальные стоимости усредняются. В первом приближении общественно необходимая стоимость есть среднее арифметическое индивидуальных стоимостей. Таким образом, множество точек превращаются в линию-уровень, и наша конкретная стоимость лежит на этой прямой.

          3. Изучается влияние и со стороны спроса (о механизме такого влияния, повторяю, я напишу чуть ниже). Изменённый спросом уровень общественно необходимой стоимости будет являться меновой ценностью. Меновой, так как на этом этапе товар вступает в обмен, а ценностью, потому что здесь присутствует оценка покупателя — в противовес стоимости, где наличествует лишь издержки производителя. Изменение уровня стоимости под действием спроса можно представить как плоскость, поскольку сравнение идёт здесь по разным товарам. Соответственно, линия тут находится уже на плоскости (эти образы, конечно, нельзя понимать буквально).

          4. При данном уровне меновой ценности товара можно перейти к исследованию её колебания под действием внешних факторов. Вот тут-то наконец и появляется цена — как нечто отличное от ценности. Например, появление налогов ведёт к тому, что уровень меновой ценности искажается до цены товара. Цена будет выше меновой ценности на величину налогов. Тут цена опять может перейти в точку вне уровня (вне плоскости), но уже под воздействием неэкономических факторов.

          (Ко второму этапу могут относиться и другие случаи выравнивания стоимостей: например, случаи выравнивания стоимостей разных товаров, изготовленных в разных отраслях, имеющих разное органическое строение капитала. Или иные случаи. Но я на этом не буду зацикливаться, дабы не перегружать текст).

          Маркс исследовал как раз первый и второй этапы метаморфоз стоимостей, и его совершенно не интересовало остальное. Маркса за это, конечно, можно и критиковать, но уж к логике его исследования формирования первоначального (как понятно, абстрактного и идеального) уровня цен, то бишь общественно необходимой стоимости — не придерёшься. Этот такой уровень формирования цены, который в реальности, конечно, не реализуется или возникает лишь в исключительных случаях, ибо имеется ещё закономерности третьего и четвёртого вида; их-то Маркс, напомню, и называет общественно необходимой стоимостью. Данная стоимость, по сути, есть абстрактная, идеальная цена производства.

          Современные же ортодоксальные экономисты, в отличие от Маркса, анализируют лишь последние два этапа, причём сваливая их в одну кучу.

          Для них как будто не существует вопросов типа: отчего меняется уровень цены? Или: какова причина колебания цены вокруг этого уровня? Для них главное то, что цена просто меняется.

          Вообще-то, следовало бы объединить вышеописанные исследовательские подходы двух экономических школ и сотворить нечто единое. (Так как я уже убедился, что мне данную задачу на уровне Маркса решить не удастся — мозгов маловато, то приходится ждать и интересоваться чужими исследованиями: может, кому-то сия проблема и окажется по силам.)

          Кроме того, я хочу обратить внимание Усова ещё и на то, что цена есть категория социальная. Не может быть ни стоимости, ни ценности, ни цены при единичном производстве и обмене. Цены складываются только на рынке, то есть при наличии множества идентичных или аналогичных товаров, а также при наличии замещающих, дополняющих и пр. товаров. Усов всё это, конечно, знает, но почему-то приводит пример единичного маятника. Брошенная им вскользь фраза о том, что "цены не просто согласуются, выравниваются...", вызывает у меня подозрение, что вот этот крайне важный процесс выравнивания стоимостей множества аналогичных товаров для Усова не представляет ничего существенного. Однако именно на этом процессе формирования единой общественно необходимой стоимости на основе сравнения множества разных индивидуальных стоимостей я и пытался заострить внимание Усова. Товары на рынке подобны молекулам газа. Каждая молекула газа имеет свою скорость (или кинетическую энергию). В определённом объёме в результате взаимодействий молекул газа их скорости выравниваются и получается некая средняя скорость.

          Точно так же и на каком-либо рынке (в определённом объёме) товары (молекулы) имеют разные индивидуальные стоимости (скорости), которые сформированы в процессе производства, однако в результате обмена информацией между агентами рынка формируется средняя единая общественно необходимая стоимость на конкретный вид товара. (Тут, как понятно, мы ещё абстрагируемся от внешних факторов и от спроса, то есть не учитываем, равно как и Маркс, третий и четвёртый этапы. При таком подходе цена равна меновой ценности, которая сама равна общественно необходимой стоимости).

          Если в равновесный объём газа поступает новая партия молекул со скоростями, отличными от средней скорости молекул данного газа, то происходит новое выравнивание скоростей, и как результат появляется новая средняя скорость. Понятно, что скорость отдельной молекулы может и отличаться от средней. На рынка процесс выравнивания происходит похожим образом. (Но Маркса сие, напомню, не интересовало.)

          Именно этот процесс выравнивания я и пытался продемонстрировать на примере трёх товаров и их обмена. Однако Усов считает, что я хотел показать то, "как происходят колебания в экономике". Речь у меня, мол, шла всего лишь о колебаниях спроса и предложения, ведущих к банкротству производителей товаров с высокой ценой, а также о дальнейших последствиях. Но на самом деле я вёл речь именно о "мгновенном" выравнивании цен, а вовсе не о "долгосрочном" колебании спроса и предложения.

          Если средняя общественно необходимая стоимость какого-либо товара составляет 20 единиц, то производитель с индивидуальной стоимостью своего товара 30 единиц просто не сможет продать (или ему будет крайне трудно это сделать) свой товар в данный момент более, чем за 20 единиц. Обмен информацией привёдет к тому, что на рынке просто не найдётся таких простофиль, которые купят товар за 30 единиц, когда его можно купить за 20. Равным образом, надо быть просто-таки отпетым альтруистом, чтобы продать товар индивидуальной стоимостью в 10 единиц за эти же самые 10 единиц, когда везде данный товар продаётся за 20. В первом случае товародержатель попытается, конечно, продать свой товар всё же чуть выше 20 единиц, чтобы хоть чем-то скомпенсировать высокую индивидуальную стоимость, и если это ему удастся, то и остальные продавцы постараются подтянуть свои стоимости вверх. Так (грубо и абстрактно) изменится уровень общественно необходимой стоимости. И она, допустим, станет уже 22 единицы. Во втором же случае произойдёт обратный процесс, и уровень общественно необходимой стоимости товаров определённого сорта может упасть, например, до 18 единиц. То, что производитель товара с индивидуальной стоимостью 30 единиц и общественно необходимой стоимостью (напомню, что она в нашем начальном абстрагированном исследовании равна продажной цене) 22 единицы разорится — это вопрос следующий, требующий исследования других закономерностей (например, процессов возобновления производства). Тут возможна такая ситуация, что при общественно необходимой стоимости (цене) в 22 единицы производитель товара с индивидуальной стоимостью в 30 единиц разорится, но на его место сразу же придут производители товара с индивидуальной стоимостью в 20 единиц. Они увеличат выпуск количества товара, ибо это им вполне выгодно, и никакого изменения предложения, а соответственно, и колебания общественно необходимой стоимости (цены) не произойдёт.

          Впрочем, я писал вообще не об этом. Я хотел просто показать, что следую за Марксом в его исследовании именно по первым пунктам методологии — где определяется первоначальный уровень цен: общественно необходимая стоимость. Она зависит от процесса производства и как его результат формируется на основании взаимодействия множество индивидуальных стоимостей. Кроме того, она ещё и определяется рынком со стороны производителей, где индивидуальные стоимости их товаров выравниваются и дают среднюю первоначальную цену товара. Маркс, напомню, назвал эту цену средней общественно необходимой стоимостью, подчёркивая, что это именно стоимость, то есть пока не конечная цена (а дальше есть ещё пункты 3 и 4 методологии), и что она является средней, то есть выровненной, и что она имеет социальную окраску — поскольку она именно общественно необходимая. (Я бы, правда, индивидуальную стоимость назвал издержками, а вот общественно необходимую стоимость — уже собственно стоимостью. Впрочем, всё это не суть важно).

          Усов же принимает данное "мгновенное" выравнивание цен всего лишь за процесс колебания (изменения) уровня цены под действием внешних факторов (спроса и предложения), то есть за пункт 3 методологии.

          Итак, мы выяснили, что в трудовой теории стоимости колебания цены отсутствуют потому, что там этот вопрос просто и не рассматривается. Теперь же попытаемся исследовать: возможны ли такие колебания с точки зрения данной теории? Что касается Усова, то он однозначно считает, что

          "...в системе Маркса НЕВОЗМОЖНЫ ни колебания экономических факторов, ни равновесие между ними". Более того, "даже единая цена на один и тот же товар станет невозможной, а если и возникнет, то чисто случайно, не по законам рынка, а по законам вероятностей, и столь же случайно, уже в следующее мгновение перестанет существовать..."

          Откуда же возникает такая жуткая картина? Для прояснения точки зрения Усова мне придётся привести довольно большую его цитату (да извинит меня читатель):

          "В экономике мы имеем два фундаментальных явления и, соответственно, две силы: производство и потребление, потребительская стоимость и трудовая стоимость, спрос и предложение. В то же время, рыночная свобода как раз и есть свобода потребления и производства. По этим причинам в рамках рыночной системы могут возникать взаимосвязанные или взаимозависимые колебания как производства, так и потребления, — с одной стороны, с другой же стороны — вся система в целом "стремится" к некоей точке равновесия между производством и потреблением, в которой указанные колебания затухают. Всё это происходит в действительности.

          В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ, но не в теории Маркса. Маркс говорит: потребительская стоимость есть совокупность материальных полезных свойств товара. То есть она не существует как экономическое явление, как именно СТОИМОСТЬ. То есть одну из сил, благодаря которым в экономической системе возникают колебания и возможно равновесие, Маркс выводит за рамки экономики".

          Сначала по поводу равновесия и затухания. Если на тело действуют только две силы, нейтрализующие действия друг друга, то тело находится в равновесии или равномерном движении. Равным образом, если на тело не действуют третьи силы, например, трение или сопротивление воздуха, то при выведении его, тела, из состояния равновесия в нашем маятниковом случае колебания будут незатухающими. Соответственно, если и в экономической системе присутствуют только две силы: спрос и предложение, то при выводе цены из равновесия случайной внешней силой колебания под действием спроса и предложения также должны быть незатухающими, постоянными — до момента появления третьей и опять-таки внешней силы. А потому говорить о том, что именно эти два фактора приводят к равновесному состоянию цены — не совсем верно. Впрочем, это всего лишь мелкая придирка, не имеющая отношения к основному рассуждению Усова, главная мысль которого состоит в том, что Маркс якобы выбрасывает из рассмотрения один из факторов — спрос, а следовательно, цена под действием одного лишь предложения вообще не может сформироваться. Вот здесь-то нам и придётся поговорить о спросе.

          Производство, "трудовая стоимость" (то есть издержки), предложение — всё это, конечно же, присутствуют в экономике. И я об этом уже писал. Но вот спрос (в понимании Усова) к экономике не относится. Спрос, присутствующий в экономике — это платёжеспособность агента рынка, а не его чистая потребность. Пусть уважаемый читатель, у которого имеется потребность в автомобиле "Мерседес", попробует с данной своей потребностью сунуться в автомагазин. Мне, например, вне зависимости от моих потребностей, удастся купить только "Жигули", да и то лишь в том случае, если я всё с себя продам. Так что спрос — это, по сути дела, предложение со стороны покупателя; это то, сколько он имеет при себе товара (денег). На рынке встречаются, таким образом, два предложения (или два платёжеспособных спроса — кому как нравится: это два лица одного явления). Потребности тут выступают в опосредованном виде, они обычно всегда больше, чем потребитель может предложить продавцу как покупатель. Потребление — это цель, а потребность — её количественное выражение. Конечно, цель определяет средства их достижения, но определяет глобально, создавая "рамки" выбора действий. Нельзя добраться из пункта А в пункт В, поджаривая котлету. Тут нужны совсем другие действия. Например, прогулка пешком или езда на велосипеде. Цель — желание попасть в пункт В — очерчивает рамки для действий по достижению данной цели, но сама она непосредственно, напрямую не определяет закономерности этих действий. Ходьба пешком или езда на велосипеде описываются собственными законами вне зависимости от того, хотим мы попасть в пункт В или же совершаем данные действия с другими целями. Потребности человека точно так же определяют "рамки" средств достижения данной цели, то есть удовлетворения потребностей. Конкретную цель — например, удовлетворение потребности в пище — нельзя достичь рубкой дерева или песнопением. Действия человека должны находиться в рамках средств достижения цели. Например, пищу можно найти, произвести, обменять или уж, на худой конец, отнять путём грабежа. Это и позволит удовлетворить аппетит человека, производящего данные действия. Но закономерности данных действий совершенно различны и не зависят от цели действий. Для того, чтобы найти пищу, нужно рыскать по лесу; для её производства надо копать землю, для обмена необходимо идти на рынок и торговаться, а для грабежа — поджидать жертву и применять к ней насилие. Если вы пришли на рынок как покупатель, то вы пришли, естественно, именно для получение в свои руки такого продукта, который может удовлетворить вашу потребность (ну, а у торговцев на рынке имеется как раз то, что вам нужно). То есть условие попадания ваших действий в рамки достижения ваших целей на рынке уже выполнено. Но вот дальше процесс обмена зависит совсем от других факторов. И прежде всего от того, что вы предложите торговцу за необходимый вам продукт. Если же вы придёте на рынок просто найти пищу, то вас, скорее всего, пошлют подальше с вашими потребностями. На рынке, таким образом, встречаются два абстрактных продавца-покупателя со своими товарами, и цена этих товаров будет определяться множеством факторов, но никак не абстрактными потребностями данных агентов. Цена (если отбросить внешние факторы, то меновая ценность) будет здесь зависеть от предложения, то есть произведения общественно необходимой стоимости одного товара на её количество, и от спроса, то есть от произведения общественно необходимой стоимости другого товара на количество этого товара. Заметьте, что во всех экономических книгах пишут о влиянии на выбор потребителя его финансового состояния, а не аппетита. Сравнение идёт по линии богач-бедняк, а не по линии обжора-диетодержатель. Хотя сами потребности, конечно, своё особое ("рамочное") влияние всё же оказывают.

          Вообще, вопрос о том, что такое спрос, является одним из основных в экономической науке. Именно это и представляет собой главную проблему, от решения которой зависит то или иное направление исследований. Например, Маркс считал, что спрос есть предложение товара (денег) со стороны покупателя, то есть спрос есть издержки его производства, а следовательно, он представляет из себя величину объективную, не зависящую от самих агентов рынка. Маржиналисты же и современные ортодоксальные экономисты определяют спрос как желание, потребность покупателя в конкретном товаре, то есть как субъективный фактор. Недаром все они пытаются привязать спрос к психологии человека. Субъективность спроса порождает множество проблем: сложность оценки и измерения данного параметра, перевод экономических категорий (объективность) в категории психологии — со всеми вытекающими случайностями и, как следствие, размывание понятия "цена" в нечто неопределённое. В марксовом же понимании спроса эти сложности просто не существуют, ибо спрос есть предложение. Однако в реальности мы видим, что субъективный спрос на рынке всё же присутствует. Так кто же прав? Правы оба направления.

          Маркс изучает макроэкономику, то есть экономику общества в целом, и основная цель его исследований — определиться в распределении богатства между капиталистами и рабочими. Вообще, рынок есть система распределения созданных материальных благ. Систем распределения может быть множество, например, централизованная, через административный аппарат. Рынок тоже представляет собой специфическую распределительную систему, действующую как механизм взаимоувязывания желаний и возможностей его, рынка, агентов. Если рассматривать экономику в целом, то желания индивидов нивелируются, а основное значение имеют их возможности, то есть наличие у каждого агента определённой части общественного богатства. Рынок просто перераспределяет эти части между индивидами в соответствии с их платёжеспособностью. Если потребители вместо яблок покупают груши, то часть материальных благ переходит к производителям груш и не достаётся производителям яблок. В целом же макроэкономические показатели не изменяются. Если количество труда в обществе постоянно, то количество материальных благ, перешедших в руки обладателей только труда (рабочих), зависит от взаимоотношений класса капиталистов и класса рабочих. И эти взаимоотношения совершенно не зависят от каких-то субъективных желаний потребителей и даже от потребностей конкретного капиталиста и конкретного рабочего. Целью исследования Маркса являются, таким образом, именно эти классовые, то есть обезличенные взаимоотношения, а следовательно, спрос в данном случае объективизируется.

          Что же касается современных экономистов, то их исследования посвящены прежде всего микроэкономике, то есть взаимоотношениям товародержателей. Соответственно, современных экономистов интересуют вопросы типа: почему производитель груш процветает, а производитель яблок разорился? И тут уж без учёта потребностей и желаний потребителей никак не обойтись. Поэтому целью исследования здесь является изучение причин процветания отдельных производителей. И спрос в этом варианте оказывается субъективным. (А вообще, как мне кажется, оба данных метода следовало бы объединить. Но возможно, что я ошибаюсь в этом вопросе).

          Впрочем, как бы там ни было, а согласно теории трудовой стоимости в экономике имеется общее количество материальных благ, которое можно представить либо как сумму произведений индивидуальных стоимостей на количество товара, либо как сумму произведений общественно необходимой стоимости на количество товара, либо как сумму произведений меновых ценностей на количество товара, либо как сумму произведений цен на количество товара. Все эти суммы произведений равны, в частности, произведению количества денег в обороте на оборачиваемость этих денег. (Это, как понятно, любимая формула экономистов PхQ=MхV). Данная общая величина есть валовой национальный продукт. (Я сразу предупреждаю, что не собираюсь спорить здесь по поводу валового национального продукта, ибо всё обстоит, конечно, не столь просто, как я только что описал. Но в целом, в идеальном случае — всё именно так и есть). Так вот, если количество товара вынести за скобки, то остаётся равенство сумм стоимостей, ценностей и цен товаров. Изменение цены на какой-либо товар приводит лишь к изменению благосостояния держателя данного товара, причём это изменение полученных им больших или меньших материальных благ осуществляется за счёт держателей других товаров. Если в одном месте прибыло, то в другом — должно убыть. Рынок при помощи цен перераспределяет общественный пирог — так гласит трудовая теория стоимости. При этом колебания в ценах отдельных товаров вполне могут происходить — но только строго в рамках общего национального богатства.

          А вот сами механизмы данных колебаний могут зависеть и от таких факторов, как потребности индивида. И тут возникает необходимость производить уже микроэкономические исследования. Но напомню, что Маркса данные механизмы не интересовали — как не относящиеся к цели его теории.

          Отсюда становится понятным и непонимание Усовым методологии исследований:

          "Но Галиев занят чем-то другим. Не разобравшись с ценообразованием одного товара, он начинает складывать цены и стоимости ВСЕХ товаров, воспроизводит марксистское положение о равенстве того и другого, потом рассуждает о том, что следует абстрагироваться от частностей и сосредоточиться на общих закономерностях и т.п. Не ведаю, для чего это говорится. По-моему, речь с самого начала только и идёт об ОБЩИХ и простейших "закономерностях". Давно пора расставить точки над i, а не предаваться арифметическим или философским изысканиям".

          Однако как раз отсутствие "философских изысканий", а точнее, методологическая небрежность и заставила меня начать общение с Усовым.

          Но он этого просто не понимает: к чему это я придираюсь, что меня не устраивает? А не устраивает меня именно то, что, начав исследование с "ценообразования одного товара", то есть товара конкретного производителя, мы никогда не сможем понять всю экономику. Нет, тут надо начинать именно с общего, чтобы затем перейти к частностям — а не наоборот. Цена и рынок — это явления социальные, то бишь они прежде всего суть отношения между людьми. По Усову же, сии явления опираются на отношения субъекта к объекту. Но данные отношения вовсе не являются экономическими. Нельзя вывести экономические законы, то есть описать закономерности взаимоотношений людей, исследуя отношение человека и природы. А потому прежде всего должны быть исследованы механизмы абстрактного, обобщённого процесса формирования стоимостей. У Маркса сначала в процессе труда создаются все стоимости, которые затем под воздействием разных факторов на рынке превращаются в цены конкретных товаров, причём цены у одних товаров могут быть выше их стоимостей, а у других — ниже или равны. Но сумма цен всегда равна сумме стоимостей. Усову же это не нравится:

          "В процессе производства созидаются ЗАТРАТЫ, с одной стороны, и ТОВАР — с другой. Затраты УЖЕ ничего не стоят, товар ЕЩЕ ничего не стоит.

          Затраты — это стоимость уже утраченная, товар — стоимость ещё не полученная. Товар должен быть продан, затраты — окупиться, то и другое и происходит на рынке, то есть стоимость "созидается" именно на рынке, а не в процессе производства".

          Попробуем продраться через сложный язык изложения Усова (сложность тут заключается в расшифровке того, что обозначается каждым термином: например, что значит "созидаются затраты", которые суть "стоимость уже утраченная"?). Можно предположить, что Усов имел тут в виду следующее: перед началом производства по определённым ценам покупаются факторы производства (машины, станки, сырьё, рабочая сила и т.д.), которые в процессе производства переносят свою стоимость (точнее, цену) на стоимость производимого товара. Это и есть "созидание затрат" и товара; в процессе производства факторы производства переносят всю свою стоимость на товар (примем амортизацию равной 100%) и перестают что-либо стоить (не затраты утрачивают стоимость, как утверждает Усов, поскольку затраты — это величина стоимости, переносимой от факторов производства к товару, — а сами факторы производства); при переносе стоимости от факторов производства к товару последний приобретает стоимость. Однако, по мнению Усова, этой стоимости быть не может, поскольку она ещё не получена (куда же сия стоимость подевалась — растворилась в воздухе?). Бесстоимостный товар должен быть продан, и вот только тогда, оказывается, стоимость и "созидается". При этом затраты вроде бы должны окупиться, причём на рынке.

          Ну что ж, попробую покритиковать моего оппонента. Во-первых, при разговоре об окупаемости речь должна идти не о затратах, а о факторах производства; во-вторых, последние должны не окупаться, а приобретаться для возобновления производства. Термину "окупаемость затрат" в реальности соответствует процесс возобновления производства. Если мне не требуется возобновлять производственный процесс, то тогда для меня нет и никакой необходимости "окупать затраты". В процессе обмена я могу, например, всю свою стоимость (товар с ценой) обменять не на факторы производства, а на продукты потребления. (Только, пожалуйста, не ловите меня на слове, ибо обмен я совершаю с учётом меновых ценностей (трудовых стоимостей), а не потребительной стоимости). Тут мне нет необходимости "окупать затраты" и всю полученную стоимость я спущу в казино. Банкротство предприятия — это как раз невозможность возобновить процесс производства в прежних масштабах, а не какое-то загадочное "окупание затрат". И я вполне могу дать ответ на следующий вопрос Усова:

          "Согласно Галиеву, хотя ему самому этот вывод почему-то не приходит в голову, любая "контора", которая производит хоть что-нибудь, хотя бы какие-нибудь "рога и копыта", является курицей, несущей золотые яйца, ибо она производит стоимость. Но я указываю на любой обанкротившийся завод и спрашиваю: почему он обанкротился, ведь он же, по теории Галиева, созидал СТОИМОСТЬ? Как может потерять стоимость (нередко ВСЯКУЮ стоимость) то, что СОЗИДАЕТ эту стоимость?"

          А что будет, если хозяин завода продаст свой товар (то есть, по Усову, создаст стоимость), но всю данную стоимость проест и в результате этого обанкротится? Как в данном случае может потерять стоимость тот, кто создал её в момент продажи? Усов, наверное, станет объяснять мне, что сей горе-производитель покупал не те товары, то есть создавал в процессе обмена не ту потребительную стоимость. Ему, мол, нужно было купить факторы производства, а он купил продукты потребления. Но ведь тогда и я могу уверять, что производитель создаёт не ту стоимость. Вот так: он создаёт стоимость именно в процессе производства — но просто не ту стоимость. (Впрочем, подобный спор вряд ли будет плодотворным.)

          То, что производитель создаёт в процессе производства такую стоимость, которая не реализуется в процессе обмена, ничего странного собой не представляет. Общественно необходимая (по Усову — "трудовая") стоимость в товаре присутствует и после его производства, но вот цены у данного товара нет (или пока нет). Такое возможно в двух случаях: когда цена на аналогичный товар на рынке уже есть, то бишь когда товар этот не новый, и когда товар совершенно новый.

          В первом случае отсутствие цены на данный конкретный товар конкретного производителя может быть объяснено, например, нежеланием этого производителя продать свой продукт по имеющейся на рынке цене. Здесь, таким образом, есть и индивидуальная стоимость, и цена. Нежелание продавать свой товар может быть вызвано тем, что индивидуальная стоимость превышает рыночную цену. Поскольку цена на товар складывается в процессе выравнивания стоимостей и ценностей всех производителей, то разницу между индивидуальной стоимостью своего товара и рыночной ценой данного вида товара наш горе-производитель при продаже просто "отдаст" на перераспределение другим производителям с более эффективными производствами (а соответственно, и с более низкими индивидуальными стоимостями их товара) в виде сверхприбыли последних. "Отдаст", конечно, не добровольно, а, если так можно выразиться, "автоматически", в соответствии с законами рынка. Часть стоимости в этом случае не потеряется, а перейдёт к другим производителям. Если же наш производитель не решится продать свой товар, то та часть платёжеспособного спроса (например, некоторое количество товара или денег), которая могла бы быть использована на покупку данного товара, будет использована на покупку других товаров. И тут опять-таки произойдёт перераспределение стоимостей. В отношении конкретного производителя данное перераспределение, конечно, проявится в виде потери части принадлежащей ему стоимости, но для экономики вообще никакого изменения общей стоимости (точнее, суммы стоимостей) не произойдёт.

          Что же касается случая с выходом на рынок нового товара, у которого ещё нет сложившейся цены, то цена эта может складываться разными способами — например, на основании аналогии с похожими товарами, или же по общественно необходимой стоимости. Вообще же, начальная цена может быть и произвольной. Это, кстати, и объясняет ажиотаж вокруг освоения новых товаров. В первый момент, когда производитель выбросил на рынок совершенно новый товар, он может установить "относительно произвольную" цену и снять сливки (хотя может и прогореть, но это уж риски нового дела). То же самое происходит и при монополизации производства: тут на рынке исчезает множественность индивидуальных стоимостей. А потому тут исчезает и формирование общественно необходимой стоимости и даже меновой ценности. В качестве последних монополист навязывает обществу индивидуальную стоимость своего товара, то есть собственные издержки. И это плохо — но вовсе не тем, что он перераспределяет в свою пользу часть стоимостей. Это можно было бы и перетерпеть, если нужно (терпим же мы тарифы МПС). Но у данного производителя отсутствуют стимулы к сокращению своих издержек, поскольку они и так суть цена его товара (а зачастую, тут имеет место даже обратная тенденция). Однако со временем свободный рынок, конечно, отрегулирует эту цену так, чтобы были учтены все факторы: и общественно необходимая стоимость, и спрос, и прочая, прочая, прочая. Тут важно то, что новый товар увеличит валовой национальный продукт (или сумму общественно необходимых стоимостей), а цена на этот товар увеличит на ту же величину и сумму цен — и тогда данный производитель будет допущен к распределению общественного богатства.

          Теперь о созидании стоимости в процессе обмена. Если допустить, что стоимость создаётся в процессе любого обмена, то для увеличения богатства общества надо просто совершать побольше сделок обмена. Чем больше будет обменных процессов — тем больше стоимости создастся. Но это абсурд. Если же допустить, что стоимость создаётся только в первом (в момент отчуждения от производителя) или только в последнем (в момент присвоения потребителем) процессах обмена, то чем таким уж существенным отличаются первый или последний обмены от промежуточных? При связи цены с потребительной стоимостью созидание стоимости вроде бы должно происходить в последнем процессе обмена. Но тогда становится непонятно, откуда взялась цена товара на промежуточных обменах. Оптовик может купить товар у производителей, но так его дальше и не продать. Будет ли присутствовать у такого товара стоимость? Раз цена есть, раз производитель продал свой товар и "окупил затраты", то, соответственно, эта стоимость уже создалась. Значит, последний процесс обмена тут ни при чём. Более того, если цена товара отражает влияние её потребительной стоимости, то чем больше этапов обмена, на которых цена товара растёт, тем выше потребительная стоимость товара. То же самое и с налогами. Государство, вводя новые акцизы на водку, резко поднимает её цену, а соответственно, и потребительную стоимость данного напитка. То есть потребительная стоимость начинает зависеть от произвола, а не от самого товара. Но это неприемлемо. Отсюда ясно, что последний процесс обмена на роль создателя стоимости не подходит. Точно так же и промежуточные процессы обмена — они являются всего лишь передаточными звеньями. Следовательно, созидать стоимость может только самая первая продажа (процесс обмена). Но это значит, что потребительная стоимость напрямую в созидании трудовой стоимости не участвует (я стараюсь сохранить именно те термины и понятия, которые используют авторы), так как ни производитель, ни первый покупатель, если он сам не является потребителем, точно знать потребность в данном товаре не могут. Они могут только догадываться и, соответственно, ошибаться. Но цена-то товара в итоге как-то складывается, то есть стоимость в наличии имеется. Что же влияет на формирование стоимости в такой ситуации? Предложение со стороны производителя (это, понятно, есть всегда) и спрос со стороны оптовика, то есть его платёжеспособность. Кроме этого, присутствуют мечтания торговца о правильном угадывании потребительского спроса. Но оставим эти его мечты и фантазии для разбора фрейдистов. То есть мы опять приходим к тому, о чём я уже писал ранее.

          Теперь несколько слов об измерении и обмене. Я писал, что процесс обмена есть прежде всего процесс сравнения. А если быть точнее, то в специфическом процессе обмена — продаже, имеется специфический процесс сравнения — измерение. Конечно, обмен — это не только сравнение, но для того чтобы обменять один товар на другой товар, оба эти товара должны быть как-то сравнены. Сравнение есть один из актов обмена. Что же тут не устраивает Усова?

          По его мнению, рынок нужен для того, "чтобы реализовать произведённую стоимость".

          "РЕАЛИЗОВАТЬ, а не ИЗМЕРИТЬ стоимость — вот, что нужно производителю. СТОИМОСТЬ на рынке не ИЗМЕРЯЕТСЯ, она РЕАЛИЗУЕТСЯ. Рынок есть процесс СТАНОВЛЕНИЯ стоимости, стоимость на рынке ВОЗНИКАЕТ, — вот чем именно мой взгляд на обмен отличается от марксова, согласно которому стоимость в процессе обмена именно и только лишь ИЗМЕРЯЕТСЯ".

          Вообще-то, Маркс понимал процесс обмена не столь примитивно. Обмен — это не только сравнение. Обмен — это процесс взаимного перехода разных товаров из одних рук в другие. Реализация — это обмен с точки зрения одного лишь агента обмена. Обмен же — это взаимореализация. Заметьте, что Усов пишет о реализации произведённой стоимости, то есть стоимость у него в наличии имеется, но только она не реализована. И тут же Усов пишет о становлении стоимости, о её возникновении и т.д. — имея в виду, что производитель изготавливает товар (пока без стоимости) и, реализовав его, получает стоимость. Но на самом деле производитель взамен своего товара получает не какую-то там абстрактную стоимость, а просто другой товар. Усов опять подводит нас к потребительной стоимости, поскольку чужой товар отличается от своего товара (затраты мы тут не учитываем, как "уже утраченные") только потребительной стоимостью. А что, если производитель продал свой товар и получил на руки деньги? У денег ведь нет никакой потребительной стоимости (уверения, что у денег имеется абстрактная потребительная стоимость, то есть что на них можно обменять любые потребительные стоимости, означают, что данной стоимости нет вообще). Но мы немножко отвлеклись. Вопрос вот в чём: можно ли реализовать товар, не измеряя его?

          По мнению Усова, любой бухгалтер сообщит мне трудовую стоимость (затраты) моего товара. Но разве покупатель будет слепо соглашаться с мнением бухгалтера? Разве не надо сравнить стоимость моего товара со стоимостью товара контрагента? Перед тем, как мы обменяемся товарами, мы их обязательно сравним — в противном же случае этот процесс не будет обменом, ибо взаимная передача из рук в руки "котов в мешках" называется "надувательство". Следовательно, первый акт обмена всегда есть акт сравнения. Измерение тут присутствует не обязательно как специфическое сравнение, то бишь как сравнение посредством постороннего предмета. Например, отрезки прямых линий можно сравнить и непосредственно — и констатировать, что первый отрезок больше второго в два раза, поскольку на первом отрезке размещается ровно два вторых отрезка. Но можно сравнить оба эти отрезка сначала с третьим отрезком — например, металлической палкой, называемой "метр". Этот метр никакого отношения к сравниваемым отрезкам не имеет и выступает третейским судьей, эталоном. Сравнение метра с первым отрезком даёт результат, допустим, 20 метров, со вторым — 10 метров. Данное специфическое сравнение и называется измерением. А эталон — мерой. И теперь, опираясь на их отношение к эталону, мы можем сравнить по длине и сами два наших отрезка. 20 метров больше, чем 10 метров, в два раза.

          Само сравнение двух отрезков от меры не зависит: хоть метром измеряй, хоть шагами. Лишь бы мера была неизменной и единой. Точно так же обстоит дело и при обмене. Можно обменять один товар на другой товар сразу, и тогда первым же актом обмена будет сравнение этих товаров между собой.

          Но можно и обменять оба товара на эталонный товар, который к обмену наших товаров имеет лишь косвенное, промежуточное отношение. Таким "товаром" и являются деньги, а акт обмена на них называется продажей. Сравнение товаров в этом случае происходит через отношение к эталону — деньгам. Сами деньги на результат сравнения двух товаров не влияют. Сравнение (или измерение) из акта обмена (или продажи) ну никак не выкинешь. Это с одной стороны.

          С другой же стороны, наш спор с Усовым шёл ещё и о том, влияет ли потребность в сравнении (измерении) на сам процесс сравнения (измерения). По мнению Усова:

          "Разумеется, ИМЕЕТ! Во-первых, если бы НЕ НУЖНО было измерять, так никто бы и не измерял. Во-вторых, одно дело, если расстояние между Москвой и Казанью я намерен преодолеть "по прямой" на самолёте, другое дело — если "по кривой" на автомобиле — в том и другом случаях я по-разному буду измерять это расстояние, при помощи разных карт и используя разные приёмы. Наконец, необходимая, то есть "ПОТРЕБНАЯ" точность измерения самым существенным образом определяет процесс измерения".

          Во-первых, в данном случае речь идёт, конечно, не о той абстрактной потребности, без которой ничего вообще не совершается. Нет, здесь мы с Усовым ведём беседу о влиянии именно конкретной цели измерения на процесс конкретного измерения. То, что человек ничего не делает без определённой потребности — понятно само собой. Поскольку он занимается измерениями (или совершает процесс обмена) — абстрактная необходимость в них уже налицо. То бишь тут имеет место то самое "рамочное" влияние цели, о которой я писал выше. Однако у нас с Усовым сейчас обсуждается вопрос о том, влияет ли потребность в измерении конкретного расстояния на сам процесс измерения, то есть изменяется ли процесс измерения от выбора конкретного объекта измерения?

          Во-вторых, речь у нас с Усовым идёт о том, влияет ли намерение так или иначе использовать результаты измерения на сам процесс измерения. Допустим, я хочу сравнить (напомню, что измерение делается не ради самого измерения) расстояния между двумя точками "по прямой" и "по кривой" с целью выбрать наиболее короткий путь преодоления этого расстояния (при наличии самолёта и автомобиля задача, конечно, усложняется из-за дополнительного учёта разности скоростей, то есть из-за второго измерения, и из-за учёта объёмности пространства, то есть из-за третьего измерения). Я беру карту (или макет местности) и курвиметр, с помощью которого и измеряю оные расстояния. И получаю результаты этих измерений для дальнейшего использования. Теперь представим себе, что моя цель (потребность) изменилась. Например, мне необходимо измерить эти же расстояния, но уже для того, чтобы продать кому-то сведения о них. В этом случае я точно так же измеряю данные расстояния, но результат использую уже в других, не прежних целях. Таким образом, сам процесс измерения не будет зависеть от того, с какой целью я хочу использовать результаты измерений. Более того, разные методы измерения приведут к одному и тому же результату при единой мере.

          В-третьих, речь у нас с Усовым идёт как раз об этой самой мере. Определённая точность измерения предъявляет те или иные требования к выбору той или иной меры. Например, расстояние от Москвы до Казани достаточно мерить километрами — но делать это можно и ангстремами. Впрочем, в любом случае при сравнении расстояний последние должны быть измерены в одних и тех же единицах длины. Можно, повторяю, и астрономические расстояния мерить ангстремами, и атомные расстояния — парсеками. Никто нам этого запретить не может. Главное, что на результатах сравнений длин (если они приведены к единой мере) это никак не скажется. То же самое — и с обменом. Сам обмен не зависит от цели использования мной результатов обмена. Если лошадь моя, то хочу — на ней скачу, хочу — хоть съем её. И мера, выбранная как эталон сравнения, не влияет на обмен, то есть на сравнение товаров. Хоть в рублях её устанавливай, хоть в копейках, хоть в тугриках.

          Но это всё мелочи. Вернёмся к методологии исследования.

          Критики Маркса очень любят приводить всякие "нетеоретические" примеры. Как им, критикам, кажется, теория должна объяснять всё, что имеется в реальности. Однако теория изучает лишь норму, то есть наиболее распространённые случаи. Всякие отклонения от данной нормы, конечно, тоже необходимо исследовать, но только после того, как проанализирована сама норма. Иначе как мы определим, что есть норма, а что отклонение? Ведь, например, нельзя изучать мышление человека на примере олигофренов. Сначала нужно изучить мышление нормального человека, а уж потом можно рассмотреть и его патологию. Вот так и товар — он, по Марксу, есть совокупность двух стоимостей: потребительной и меновой. Такой товар есть норма. Ежели нет хотя бы одной из указанных стоимостей, то сие уже не товар, и его следует оставить на исследовательский десерт. И Маркс совершенно верно изучает в качестве нормы именно и только товар, то есть продукт, в котором потребительная стоимость и меновая стоимость создаются в процессе производства одновременно.

          Итак, в первую очередь нужно было бы рассмотреть товар как совокупность потребительной и меновой стоимостей (а если точнее — полезности и ценности). Но Усова почему-то интересуют такие примеры, когда продукт не имеет либо потребительной стоимости, либо меновой стоимости.

          В качестве первого примера Усов приводит рассуждения Маркса о том, что вещь, не будучи предметом потребления, то есть не обладая потребительной стоимостью, не обладает и меновой стоимостью. Но ведь такая вещь, как отмечалось, вовсе и не является товаром. Маркс здесь занимается просто определением такого понятия, как товар. При этом он разъясняет, что товар есть то-то и то-то, а вот что-то иное — уже не товар. Соответственно, и труд, не производящий потребительную стоимость, то есть не создающий товар, не считается трудом. Данная деятельность должна носить другое имя. Усов этим ошеломлён:

          "И вот тут-то я говорю: СТОП! КАК это труд "не считается" за труд? Процесс труда уже завершился, такое-то количество труда уже затрачено; допустим, что затрачено Х (как определяется это Х, — как некая средняя величина или ещё как-то — неважно). Теперь же Маркс говорит: это Х = 0! Как, почему? Это что за арифметика такая? Была величина — и нет величины! Да если бы речь шла только об арифметической задачке... Затраты-то труда по-прежнему существуют как материальный ФАКТ! Как мы можем этот факт перестать "считать" за факт?"

          Число восклицательных интонаций у Усова могло бы и поубавиться, если бы он повнимательнее почитал Маркса и заметил, что, по теории последнего, тут имеет место просто некая деятельность человека, затраты его энергии — но не труд. Ибо труд — это очень определённая деятельность, это действия по созданию продукта с потребительскими свойствами.

          Во втором случае:

          "...существует множество товаров, не произведённых трудом, но тем не менее, обладающих стоимостью".

          То есть, по Усову, в реальности присутствуют такие товары, которые либо не имеют потребительной стоимости, либо не имеют меновой стоимости (ценности). И у Усова сразу возникает вопрос: почему это Маркс не объясняет данные случаи? Ведь определение автором "Капитала" товара, как вещи, одновременно обладающей обоими атрибутами, безусловно, нельзя считать объяснением всех имеющихся в жизни явлений. И Усова такое положение не устраивает. Маркс, таким образом, по мнению его критика, должен был бы начать с исследования патологии, а не нормы.

          Однако сие требование Усова — совершенно ненаучно. Нормальный товар должен обладать двумя свойствами: потребительной и меновой стоимостью, в противном случае же это вовсе не товар. Именно об этом Маркс и пишет. Он констатирует, что возможны, конечно, и ненормальные "товары", но они его не будут интересовать, ибо он создаёт теорию нормального обмена, а не исключений из правил. Это методологическое требование относится, кстати, вообще к любой теории. Например, при изучении такого объекта, как тело, в расчёт должны приниматься два свойства: масса и пространственность (форма). Если одного атрибута у данного объекта нет, то он и не будет являться телом. Так, при отсутствии массы объект с одной лишь пространственностью является геометрической объёмной фигурой (не хочется называть телом, чтобы не запутать), а при отсутствии пространственности этот объект представляет из себя силу тяжести (или что-то иное, но явно не тело). Тут можно тоже, как Усов, сказать: "Стоп! Почему это здесь не изучаются все случаи?" — но правомерно ли такая претензия? Теории объектов с любыми отклонениями от нашего определения, конечно, могут существовать, и возможна даже теория чего-то общего для всех этих объектов (допустим, теория "нечто"), но все они отличаются от теории собственно "тела". Соответственно, если мы собираемся исследовать обмен товарами, то изучение "не-товаров" должно быть отложено хотя бы до момента понимания нами самого товарного обмена. Вот на это мне очень хочется обратить внимание всех исследователей товарной экономики.

          Но для того чтобы меня опять не обвинили в уводе разговора в сторону, и основываясь на приведённом выше алгоритме метаморфоз нормального товара (индивидуальная стоимость — общественно необходимая стоимость — меновая ценность — цена) попробуем разобраться, с различиями между товаром и "не-товаром". Итак, производитель произвёл нечто такое, что оказалось совсем даже не товаром, а просто никому не нужной вещью — то есть, допустим, вещью, не обладающей потребительной стоимостью (полезностью).

          Я уже отмечал, что потребности людей определяют оценку любой вещи, если можно так выразиться, "рамочно". Существуют рамки (пределы) потребностей человека, и если полезность вещи в эти рамки по какой-либо причине не вписывается, то такая вещь людям и не интересна. То есть мало потратить силы и средства на производство вещи — надо ещё, чтобы данная вещь была оценена обществом как нужная данному обществу. Если общество (все люди как биологические и как социальные потребители) отвергло эту вещь, то она и на рынок-то не попадёт (рынок, в данном случае — это не место, где происходят обмены, а сама совокупность этих обменов). "Мы сообща создали общественный пирог — а этот паразит приплёлся с горчицей. Вот пусть он сам её и ест." Такой горе-производитель со своей никому не нужной вещицей есть явление нерыночное, находящееся вне обменов, вне общественного производства. Патология — она и есть патология. Цель ненужного производства не совпала с целью общества. "Нам нужна морковка, а он, паразит, срубил дерево." В рамках описанных выше метаморфоз товара этот случай выглядит таким образом, что у данного "товара" есть индивидуальная стоимость, но нет ни общественно необходимой стоимости, ни, тем более, меновой ценности. Трудно представить производителя, производящего такой "товар" (во всяком случае в реальности их явно нет), который никому не нужен. Нормальный производитель перед началом производства всё же хоть как-то, но пытается представить себе потребительские свойства (полезность) потенциального продукта. Ещё труднее предположить, что подобных производств может быть множество (напомню, что для образования из индивидуальных стоимостей общественно необходимой стоимости необходимо именно множество этих индивидуальных стоимостей). Но даже если предположить невозможное — что множество производителей и в самом деле изготовило множество таких вот никому ненужных "товаров", то уж через сито меновой ценности эти горе-товары никогда не пройдут. Превращение общественно необходимой стоимости в меновую ценность предполагает оценку данного товара на вшивость, то есть на нужность. Никто никогда не согласится использовать свой платёжеспособный спрос для совершения обмена с подобными производителями. Из этого следует, что не труд исчезает (Маркс частенько грешит нечёткостью высказываний), а просто результат данной внешне похожей на труд деятельности остаётся невостребованным. Как индивидуальный "труд" и индивидуальная стоимость (вернее, как просто затраты энергии человеком) никому не нужный "товар", конечно, существует, но как меновой ценности — его нет. Пустопорожнее производство остаётся за рамками общественного производства (общественного не потому, что производится обществом, а потому, что его результаты обезличены, они общепотребительские, общественные). Метаморфозы стоимости тут обрываются. Правда, у меня возникает подозрение, что Усов под производством ненужных "товаров" подразумевает просто такие товары, которые не удалось продать. (Если ошибаюсь, то заранее прошу прощения). Понятно, что непроданный товар обычно имеет потребительную стоимость и его невостребованность связана обычно с его высокой ценой (меновой ценностью), а не с отсутствием потребительной стоимости.

          Итак, резюмируя, можно сказать, что ничего таинственного в этой истории нет. Количество затраченного труда всегда есть индивидуальная стоимость товара, а вот станет ли сия стоимость меновой ценностью — зависит уже от рынка, то есть от того, "допустит" ли общество данный "товар" к обмену, "разрешат" ли остальные производители "вещедержателю" участвовать в распределении общего, общественного пирога через рынок. Ценность и цена суть категории социальные. Сначала докажи своей потребительной стоимостью (полезностью товара), что твой товар есть часть общественного богатства, а уж потом стучи ложкой, требуя свою часть пирога.

          По поводу второго случая, когда вещь такая странная, что потребительную стоимость имеет, а вот меновой ценности у неё нет, я уже писал. Усов и сам считает, что этот "вопрос уже не принципиальный и мало интересный". Всё правильно, ибо он является вопросом исключения из правил. Но он не противоречит теории трудовой стоимости, как уверяет нас Усов, а просто является методологически вторичным. Все подобные случаи имеют дополняющее значение по сравнению с нормальным обменом. Нормальному обмену подлежат два товара, то есть такие продукты, которые обладают и потребительной стоимостью, и меновой ценностью каждый. Собственно, у Усова эти атрибуты в товаре тоже присутствуют, хотя они и уживаются каким-то "противоречивым" образом. Только непонятно: почему эти "свойства" товара должны обязательно противоречить друг другу? Разве они не могут принадлежать одному объекту "мирно и дружно", а точнее, вне зависимости друг от друга? Но нет, данное противоречие Усову, оказывается, было просто необходимо констатировать (Усов нам не доказывает это, а просто предлагает принять на веру) для того, чтобы противопоставить при обмене меновую ценность одного товара потребительной стоимости другого товара, а сам обмен представить как взаимный переход данных стоимостей и ценностей. К чему нужны все эти сложности, вызывающие только вопросы типа: почему это меновая ценность одного товара не может противостоять меновой ценности другого товара и какие такие черты потребительной стоимости и меновой ценности придают им именно противоречащий друг другу характер? Вот по Марксу, процесс обмена происходит достаточно понятным образом: потребительные стоимости товаров есть их пропуск к обмену, а сам обмен есть уравнивание меновых ценностей (здесь я и писал о сравнении товаров) и переход определённых количеств товаров из рук в руки в соответствии этим уравненным величинам. Одному производителю нужна одна потребительная стоимость, другому — другая. Причём в наличии они имеют такие потребительные стоимости, которые им самим не нужны. Производители встречаются и видят, что каждый из них имеет то, что нужно другому. Эта встреча "организована" потребительными стоимостями, точнее потребностями самих производителей. И это, повторяю, есть своеобразный пропуск к процессу обмена. Но вот сам обмен проводится уже по величине согласованных меновых ценностей. Произведение некоторого количества первого товара на его меновую ценность должно быть равно произведению меновой ценности второго товара на её определённое количество. После уравнивания данных произведений производители передают эти вымеренные количества товаров из рук в руки и каждый из них получает необходимую потребительную стоимость, но в количестве равной не величине потребности, а собственной платёжеспособности, то есть по меновой ценности.

          (Кстати, когда я писал о том, что потребительная стоимость возникает только в руках у потребителя, то имел в виду лишь то, что точная величина потребительной стоимости конкретного товара может быть определена только потребителем. До момента попадания товара к потребителю величина потребительной стоимости, присущая данному товару, является лишь предположительной, угадываемой производителем и посредниками обмена. Производитель массовой продукции имеет такое специфическое свойство, что он производит не конкретную потребительную стоимость для конкретного потребителя (как при натуральном или заказном производстве), а обезличенную и неопределённую потребительную стоимость, которая оценивается потребителем только на конечном этапе жизни данного товара. Рынок как проводник идей массового производителя есть совокупность специфических обменов — продаж. Обмен здесь разорван на специфические акты, то есть на обмены посредством меры или эталона — денег, а также растянут во времени. Всё это делает предположения о потребительной стоимости своего товара для производителя менее точными. Об этом же пишет и сам Усов:

          "Представим себе на мгновение, что купленный хлеб оказался дрянного качества, урожай — сгнил на корню, рабочий — оказался никуда не годным и ни на что не способным работником, — что во всех подобных случаях происходит? Начинается СКАНДАЛ, покупатель тащит продавца в суд и т.д."

          Усов совершенно справедливо критикует меня за то, что взятые мной примеры не относятся к теории:

          "Что же из этого следует? То, что если потребительские свойства товара реализуются не в акте обмена, а после того, как он произошёл, то это — технически неизбежный факт, не имеющий, однако, никакого ЭКОНОМИЧЕСКОГО значения".

          Спасибо, я это учту. Критикуя Усова за методологические ошибки, заключающиеся в том, что он обращает слишком пристальное внимание на отклонения от нормы, на нетеоретические примеры, я сам впал в ту же ересь. Каюсь. И на старуху бывает порнуха).

          Перейдём теперь к рассмотрению взаимоотношений капиталиста и рабочего.

          (Я не хотел писать свои возражения по поводу статьи Усова о сущности эксплуатации, так как мой оппонент обсуждает в ней, в основном, проблемы справедливости распределения богатств между капиталистом и рабочим. Это вопросы этические и к науке они имеют лишь косвенное отношение. Меня больше интересуют закономерности функционирования и развития капиталистической экономики — вне зависимости от справедливости или нет данных закономерностей. Но Усов обвинил меня в невнимании к этим проблемам, а потому мне, видимо, придётся ответить — но только в следующей статье. Здесь же я лишь вскользь коснусь данного вопроса).

          Итак, я никак не могу согласиться с рассуждениями Усова о рабочей силе и труде. У Маркса чётко прослеживается логика — если рабочая сила есть товар, то она, как и любой нормальный товар, обязана обладать двумя атрибутами: потребительной стоимостью и меновой ценностью.

          Потребительная стоимость — это такие свойства товара, которые могут удовлетворить какую-либо потребность потребителя этого товара. В данном случае потребителем является любой организатор производства, ибо именно для нормального протекания процесса производства и нужна рабочая сила человека. Меновая же ценность данного товара — это та величина общественного богатства, которую общество (при капитализме — в лице капиталиста) согласно дать взамен обладателю этого товара — рабочей силы. Пределы величины данной меновой ценности для товара "рабочая сила" определяются: по минимуму — тем количеством материальных благ, которые необходимы человеку, как обладателю рабочей силы, чтобы не умереть, а по максимуму — количеством материальных благ, которое эта рабочая сила сама произвела. Выход за пределы минимума (то есть если рабочий получит меньше, чем ему жизненно необходимо) приведёт к тому, что исчезнет сам товар "рабочая сила". Во втором случае, то бишь если произойдёт выход за пределы максимума — общество будет приплачивать работнику сверх того, что он внёс в общую копилку. И первый, и второй случаи могут иметь место в реальности, но они, опять же, — исключения из правил, патология. Как легко заметить, потребительная стоимость рабочей силы равна максимальному количеству материальных благ, которые работник, обладающей этой рабочей силой, может произвести. Другими словами — полезность данного товара определяется результатом потребления этого товара. Маркс и утверждает, что данный товар уникален именно тем, что его потребление само создаёт товары, а соответственно, потребительная стоимость этого товара может быть измерена в меновых ценностях тех товаров, которые она произвела. Сама же меновая ценность этого специфического товара может изменяться от минимума до максимума величины меновых ценностей других товаров, которые за этот товар может дать общество. Меновая ценность любого товара формируется, как мы помним, на рынке и зависит от множества факторов. Потребление же рабочей силы есть её использование для производства товаров и должно измеряться меновыми ценностями произведённых товаров. Маркс и ставит вопрос: если величина меновой ценности такого товара, как рабочая сила, меньше максимума, то куда девается разница между нею и потребительной стоимостью рабочей силы (или максимума меновой ценности иных произведённых товаров)? Весь "Капитал" и есть ответ на этот вопрос. Больше Маркс ничего и не исследовал.

          Усов же считает, что здесь имеется какая-то неразбериха:

          "В том-то и дело, и я говорил об этом в статье, что Маркс РАЗРЫВАЕТ понятия труда и рабочей силы, поэтому последняя становится не возможным ТРУДОМ, а ВОЗМОЖНОСТЬЮ труда, которая почему-то САМА ПО СЕБЕ, безо всякого отношения к реальному труду, должна интересовать капиталиста и он должен платить за неё деньги"

          Если иметь в виду, что, по Марксу, рабочая сила — это товар; зарплата работника — это меновая ценность оного товара, возможность труда — это потребительная стоимость рабочей силы, а труд — это потребление данного товара, то приведённую цитату Усова можно переписать в общем виде: Маркс якобы разрывает понятия потребление товара и сам товар, поэтому последний становится не возможным потреблением, а потребительной стоимостью, которая сама по себе, безо всякого отношения к реальному потреблению, должна интересовать потребителя, и он должен дать за неё меновую ценность.

          Но эти суждения Усов приписывает Марксу совершенно напрасно, ибо последний и не думал "разрывать" понятия рабочая сила и труд, поскольку понятия товар (рабочая сила) и процесс его потребления (труд) и не нужно разрывать — они по определению не связаны, они разные. Точно так же рабочая сила (товар) не может стать ни возможным трудом (потенциальным процессом потребления), ни возможностью труда (потребительной стоимостью). Это разные понятия, и они никак не могут переходить друг в друга. У Усова никак не укладывается в голове, что капиталист (потребитель) платит за рабочую силу (товар) как за возможность труда (видимо, за возможность труда рабочего, а не самого капиталиста) именно как за потребительную стоимость. То есть потребитель покупает товар как возможность его потребить. Но ведь это именно так и есть — что же тут непонятного?

          В общем, легко опровергать нелепости, сочинённые самим собой, но приписываемые другим. Для того чтобы реально опровергнуть Маркса, Усову нужно доказать, именно доказать:

во-первых, что нормальный товар не обладает потребительной и меновой стоимостью (ценностью);

если первое невозможно, то, во-вторых, что рабочая сила — это не товар, а что-то иное;

если и это не сделано, то, в-третьих, что потребительная стоимость товара "рабочая сила" — это не возможность труда работника, который владеет данным товаром, то бишь это не то количество товара, которое может быть произведено данной силой, а нечто совершенно другое;

и в четвёртых, что зарплата рабочего, получаемая им от капиталиста, не есть меновая ценность товара "рабочая сила", которую общество в лице потребителя-капиталиста отдаёт взамен товара его держателю.

          Если же данные пункты верны, то трудовая теория стоимости в данном аспекте непоколебима.

          И в заключение несколько слов об этом сладком слове "свобода". К сожалению, во многих теориях очень часто присутствуют оценочные категории типа: свобода — это хорошо, эксплуатация — это плохо. (Лучше, конечно, было бы использовать некие нейтральные термины — но это, видимо, непросто. Впрочем, это так, ворчания не по теме.)

          Термин "свобода", вообще, крайне расплывчат и неоднозначен. Усов, например, никак не может понять: как это так, рабочий и капиталист свободны как граждане и собственники, то есть равны друг другу, но в процессе производства первый является "наёмным", эксплуатируемым работником, а капиталист, наоборот, эксплуататор.

          "Кажется, все согласны, по крайней мере теоретически, что рабочий при капитализме СВОБОДЕН. С другой стороны ясно, что эксплуатация, то есть отчуждение большей или меньшей части собственности рабочего без адекватного её возмещения, возможна лишь при посредстве насилия в той или иной его форме. Поэтому, если рабочий при капитализме эксплуатируется, то он более или менее НЕСВОБОДЕН. Отсюда вопрос: каким образом рабочий может быть свободным, будучи несвободным, и наоборот?"

          Понятно, что, если два тезиса противоречат друг другу, то, по правилам логики, один из них неверен. Первый тезис о том, что рабочий свободен, не вызывает вроде бы никаких нареканий. Следовательно, неверен второй тезис, и, значит, рабочий не эксплуатируется. А раз он не эксплуатируется, то, выходит, получает от капиталиста эквивалент своего труда, что, в свою очередь, означает неверность трудовой теории стоимости в данном вопросе. Такова логика рассуждений Усова. Однако здесь есть к чему придраться.

          Во-первых, сам первый тезис далеко не безупречен. Понятно, что равенство рабочего и капиталиста как граждан следует изъять из числа экономических проблем. И тогда остаётся одна лишь экономическая свобода этих агентов производства как собственников. Равны ли они? Рабочий кроме своей рабочей силы ничего не имеет, а капиталист в дополнение к собственной рабочей силе имеет капитал в том или ином виде. А это уже явное неравенство: один может и организовать производство, и сам наняться в рабочие, другой же может быть лишь наёмным агентом производства. У одного выбор экономических действий тут явно больше, чем у другого.

          Во-вторых, то, что рабочий эксплуатируется (если это на самом деле так), ничего не даёт для определения уровня его свободы. Насильственное отчуждение имущества — ещё не означает рабства. Капиталист берёт рабочую силу рабочего всего лишь как бы в "аренду". Вот если бы он купил человека, то такой работник стал бы рабом и тогда потерял бы свободу.

          При "аренде" же потребитель может использовать только одно из свойств человека — свойство трудиться. Грубо говоря, рабочий передаёт капиталисту право пользования (одну из составляющих права собственности) своей рабочей силой. Все остальные права (причём основные — право владения и право распоряжения) он сохраняет за собой. Это только при покупке раба в руки рабовладельца полностью передаются все права на его жизнь со всеми её атрибутами.

          Кроме того, абсолютной свободы вообще не бывает. Например, на основе того, что общество в лице государства заставляет нас соблюдать определённые уголовные нормы, нельзя делать заключение о том, что мы несвободны. Налоги, которые собираются государством, также не делают нас рабами. Насилие в обществе присутствует всегда. Можно ли любое насильственное отчуждение назвать эксплуатацией? Усов над этим даже не задумывается. Но именно на это я и пытался обратить его внимание в примере с учителями, врачами и т.д.

          Если свобода (при всей расплывчатости данного понятия) не определена как экономическая характеристика, в равной мере присущая как рабочему, так и капиталисту (то есть их экономическое равенство весьма сомнительно) и если термин "эксплуатация" определён недостаточно однозначно — то есть расплывчаты сами изначальные посылки — то как можно делать из них какие-либо определённые выводы? Вот эта методологическая небрежность и вызывает моё смущение.

          Всё изложенное мной преследовало цель показать, что прежде чем оценивать теорию по её предсказательному потенциалу (что, безусловно, является самым главным в оценке любой теории, но, увы, не всегда реализуемо с ходу), желательно как следует проанализировать её логику. И вот я вижу, что теоретические рассуждения Усова несколько хромают на методологическую ногу. Они, вообще-то, хорошие — но почему-то хромают. Так что Усову хорошо бы немного подлечить свою теорию, причём именно с философско-гносеологической стороны.

          И посему искренне желаю ему больших творческих успехов.

С уважением,
М.М.Галиев
Ноябрь 2001 года