1. Успехи лженаук

2. Разоблачение астрологии

3. Необъяснённая жизнеспособность лженаук

4. Бессилие расстроенных учёных

5. Неудачная попытка объяснения

6. Обзор популярных лженаучных дисциплин

7. Фактор популярности лженаучных знаний:
их выраженно прикладной характер

8. Причины успешности обмана лженаук

9. Фактор популярности лженаучных знаний:
генетическая предрасположенность людей к иррационализму в
социальной сфере

10. Там чудеса, там леший бродит...

11. Фактор популярности лженаучных знаний:
ослабление здравомыслия в критических ситуациях

12. Предварительные итоги

13. Ответы на вопросы

14. Повторный панегирик иррациональному 

          Не секрет, что сегодня даже во вполне цивилизованных странах лженауки типа астрологии или эстрасенсорики намного опережают научные дисциплины типа астрономии или квантовой механики по уровню интереса и доверия к ним со стороны населения.

          Это может показаться странным: ведь если в стародавние времена популярность иррациональных дисциплин наподобие всевозможных религий поддерживалась вроде бы одними лишь угрозами наказания вероотступников — либо путём применения насилия со стороны общества, либо путём воздействия со стороны самих оккультно-мистических сил — то в настоящее время людям, не верящим в галиматью типа хиромантии и чёрной магии, никакое наказание не угрожает даже отдалённо.

          Известный научно-популярный журнал "Наука и жизнь" в последнем номере за 1999 год напечатал статью астронома Владимира Сурдина "Почему астрология — лженаука?". В этой статье в очередной раз убедительно показано, что астрология не имеет под собой весомого материального основания, что её прогнозы сбываются на уровне всего лишь совпадений, что сами астрологи суть просто шарлатаны, рядящиеся в научные одежды и т.д.

          К сожалению, В.Сурдин, осветивший в своей статье практически все аспекты лженаучности астрологии, так и не смог найти ответ на один явно очень интересовавший его вопрос: почему, несмотря на несомненные успехи науки и на из рук вон плохую "сбываемость" предсказаний всевозможных лжеучёных, лженауки всё-таки чрезвычайно живучи и достаточно популярны? То есть почему для большинства людей иррациональные подходы к некоторым проблемам куда более привлекательны, чем научные?

          "Учёных, — отметил Сурдин, — это (то есть успех лженаук в плане завоевания популярности) не столько злит, сколько расстраивает: им просто непонятно, как может лженаука вроде астрологии процветать в самом технически развитом обществе за всю историю человечества?"

          Впрочем, нечто похожее на объяснение для расстроенных учёных, которым "просто непонятно", почему лженауки столь живучи, Сурдин всё-таки привёл, процитировав мысли некоего Б.М.Владимирского:

          "Далеко не всем людям нужна истина, как она понимается в науке. В сфере изучения небесных тел с древнейших времён присутствуют течения оккультно-мистического толка. Но если человек чувствует себя комфортно в пределах такой идеологии и она помогает ему достойно нести тяготы жизни, то такая идеология имеет право на существование (коль скоро не содержит явных элементов антиобщественного)".

          Увы, процитированные мысли Б.М.Владимирского тоже никак нельзя счесть внятным и приемлемым ответом на вопрос о причинах популярности иррациональных дисциплин, поскольку тут как раз и требуется разъяснить: почему научная истина нужна "далеко не всем людям"? А также: по какой причине человек чувствует "себя комфортно в пределах" именно оккультно-мистического мировоззрения, каким таким образом последнее помогает человеку "достойно нести тяготы жизни"?

          Ещё раз увы, но очень похоже, что никто пока не торопится поведать расстроенным учёным, почему всё иррациональное столь любимо народом. Ну что ж, тогда, значит, бремя объяснения непонятливым деятелям науки причин их недостаточной популярности у населения мне как воинствующему материалисту придётся взвалить на собственные плечи.

          Для того чтобы ответить на все поставленные выше вопросы, сначала желательно разобраться с тем, какие именно лженаучные дисциплины сегодня наиболее популярны.

          Ведь иррациональных дисциплин, вообще-то, довольно много, однако популярностью у населения нынче могут похвастаться уже не все они.

          Например, в своё время весьма распространёнными были такие лженауки, как алхимия, схоластика, гадания по полёту птиц, по внутренностям жертвенных животных, по речениям надышавшейся дурманящих испарений жрицы и т.д. — но сегодня про эти высосанные из пальца учения уже вроде бы почти ничего не слышно.

          Что же с ними стряслось? А вот что: все они просто захирели или вымерли — либо под напором научных знаний, как, например, алхимия и схоластика (то есть дело науки, оказывается, далеко не безнадёжно, она, оказывается, всё-таки может достичь кое-какого успеха в борьбе с суевериями); либо же под напором более удачливых лженаук-конкуренток — как, например, гадание на кофейной гуще или по полёту птиц.

          Итак, если перечислять наиболее популярные сегодня лженаучные дисциплины, то это будут, во-первых, экстрасенсорика, то есть наукообразное колдовство, во-вторых, нормальное, традиционное колдовство типа "снимаю порчу" и, в-третьих, астрология. Существенно меньшей популярностью у населения пользуются хиромантия и гадание на разных картах.

          (Что же касается всевозможной чепухи типа христианства, буддизма, кришнаизма, "марии-дэви-христосовства", саентологии и прочих тоталитарных культов, то с этой чепухой всё и так достаточно ясно: она обычно вбивается в головы людей тогда, когда последние пребывают в не очень зрелом либо здравом состоянии, а главное, она обязательно включает в себя мощные самоподдерживающие механизмы типа отчётливых угроз наказать вероотступников или типа обещаний счастья правоверным.)

          Что же позволяет всем перечисленным выше иррациональным дисциплинам выдерживать натиск научного знания? Что в этом плане их объединяет и в то же время отличает от проигрывающих им в плане популярности собственно наук?

          А объединяет их в первую очередь то, что все иррациональные дисциплины в отличие от большинства развитых, высокоспециализированных наук являются чрезвычайно прикладными, то есть отвечающими (или, если угодно, делающими вид, что отвечают) на прямые жизненные запросы людей.

          В этом отношении основное число высокоспециализированных научных, материалистических дисциплин, конечно, и должно вчистую проигрывать конкуренцию за интерес населения — ведь высокоспециализированные науки как системы достаточно углублённых знаний занимаются рассмотрением большей частью весьма абстрактных, отстоящих далеко от непосредственной жизни феноменов, которые вызывают у нормальных, у среднестатистических людей несравненно меньшую заинтересованность, чем близкие к жизни, животрепещущие проблемы.

          (Такое различие в уровнях интереса населения к абстрактным и к конкретным проблемам вполне объяснимо: до самого недавнего по историческим масштабам времени давление агрессивной внешней среды направляло отбор на выбраковывание всех тех особей, у коих ориентировочно-исследовательский инстинкт не был нацелен на решение первоочередных, сиюминутных, животрепещущих задач. И лишь с появлением, а затем и с развитием общества как наиболее мощного средства защиты людей от агрессии внешней среды у особей, склонных к тому, чтобы интересоваться достаточно отвлечёнными от конкретной жизни феноменами, наконец-то существенно выросли шансы воспроизводиться, оставлять после себя потомство, наследующее примерно такие же исследовательские наклонности.)

          В самом деле: ну кому из нормальных людей само по себе интересно искать на небе и исследовать разные там совершенно недосягаемые звёзды, планеты, кометы, туманности, галактики, квазары, пульсары и пр.? Да почти никому. Но вот если все эти звёзды вдруг оказываются способными "нашептать", например, о том, что "скорпионы" завтра обломают "козерогам" наставленные "водолеями" рога, то тогда интерес населения к столь полезным для жизни космическим объектам резко возрастает.

          Впрочем, не следует забывать, что все прикладные, все близкие к непосредственной людской жизни рациональные дисциплины вроде арифметики, кулинарии, косметологии, художественного вязания, автодела, обращения с компьютером и т.п. нисколько не уступают по уровню популярности у населения ни одной из лженаук.

          Мало этого, подавляющее превосходство материалистических знаний (то есть не высокоспециализированных абстрактных сведений, а просто подходов к делу) над лженаучными вообще бесспорно: все более-менее нормальные люди по своему фактическому отношению к жизненным проблемам являются безусловными материалистами.

          Даже тот, кто каждом удобном случае декларирует ярую приверженность суевериям, на практике почти всегда добивается целей совершенно реальными, действенными средствами, а вовсе не обращениями к помощи оккультных сил.

          То бишь почти никто не лежит неподвижно на печи, лишь вознося к иррациональным силам молитвенные просьбы о помощи в житейских делах — нет, в этих делах люди почти всегда применяют именно свои, а вовсе не мистические силы, люди активно работают руками и ногами, тем самым достаточно успешно решая насущные проблемы.

          Ещё раз: по реальному, а не по декларируемому подходу к жизни все люди являются вынужденными материалистами.

          Так что в реальности (а не в представлениях упомянутых В.Сурдиным "расстроенных учёных", явно склонных к максимализму, явно жаждущих повсеместного и безоговорочного триумфа науки) у немистических знаний дела в плане известности среди населения обстоят далеко не плачевно.

          Итак, первый фактор, способствующий популярности лженаук, — это то, что все они "лезут" в самую гущу людской жизни, а именно: обещают предсказать будущее (астрология), вылечить от любой болезни (экстрасенсорика), кардинально улучшить условия существования (колдовство).

          Настоящие же, далеко продвинувшиеся в плане специализации науки честно признают своё объективное бессилие с ходу решить все животрепещущие проблемы населения — и тем самым проигрывают глупым лженаукам, всегда готовым беззастенчиво и безответственно наобещать с три короба чего угодно.

          Однако достаточно ли данного первоначального привлечения интереса населения для общего успеха в деле завоевания популярности? Ведь лженауки лгут, они лишь в очень небольшой степени выполняют свои громогласные обещания.

          Так разве не должен в такой ситуации исчерпаться запас первоначально оказанного публикой доверия, разве не должно население разочароваться в лженауках, разве не должно оно начать испытывать отвращение к этим бессовестным обманщицам?

          Конечно, вроде бы должно — но в том-то всё и дело, что для большей части населения обман лженаук либо не очевиден, либо не столь уж и значим.

          И тому имеется несколько причин.

          Первая из них — недостаточная любознательность большинства людей, то есть слабость их ориентировочно-исследовательского инстинкта. Хотя ряд плутней лженаук расследовать довольно сложно, хотя процедуры отличения истины от некоторых видов лжи требуют огромных затрат — но сии затраты давно уже сделаны, расследования большей части вранья лженаук уже давно проведены, и итоги данных расследований давно и широко опубликованы. Для тех людей, которым не закрыт доступ к информации об этих итогах, трудовые усилия состоят только в том, чтобы полюбопытствовать относительно указанной информации.

          И вот с "полюбопытствованием"-то у многих людей как раз серьёзные проблемы.

          Почему? Да потому, что у наших предков, начавших жить группами, эволюция развивала любопытство относительно слабо. Ибо успех выживания у этих предков — передавших, понятно, нам свои интеллектуальные наработки, — почти не повышался от наличия-отсутствия развитого любопытства. Да и от наличия-отсутствия большинства других умственнных способностей.

          Всё дело в том, что в группе животных интеллектуальный прогресс почти целиком сводится к увеличению, к развитию именно и только способности обучаться. Обучаться у других — прежде всего, конечно, у старших. Не обучать других, не обдумывать усвоенное, не критиковать, не изобретать и не делать открытия, то есть не совать нос дальше установленного, а, повторяю, только обучаться у старших.

          (Поэтому-то теперь мы, нынешние люди, очень легко и обучаемся ерунде. То есть ерунде обучаемся с таким же точно успехом, как и чему-то толковому.)

          Почему интеллектуальный прогресс идёт именно по указанному пути? Потому, что у такого механизма отбора, как бездумная и радикальная в решениях эволюция, имеется единственная возможность: вознаграждать выживанием и тем самым вычленять у особей способность именно обучаться, именно усваивать имеющуюся поблизости информацию.

          Для эволюции поначалу просто нереально "дотянуться" до развития-отбора других умственных способностей. Ведь развитие-отбор других умственных способностей поначалу точно не принесёт успеха в выживании: делать открытия-изобретения, обучать или критиковать без обладания нужными сведениями — нельзя. То есть сперва надо всё-таки наловчиться каким-то образом получать сведения.

          И, повторяю, можно прекрасно выживать, умея только учиться и не умея учить: учащийся просто инстинктивно копируют жизненные, естественные действия обучающего. Последний может не прикладывать никаких усилий, помимо чисто жизненных. Типа набирания воды из колодца, плетения лаптей, седлания коня и т.п.

          Второй причиной плохой "разоблачаемости" обмана лженаук иногда является принципиальная недоступность упомянутой выше информации. Данная недоступность может быть обусловлена как тем, что у некоторых вполне любознательных людей нет времени и сил на учёбу (они, допустим, вынуждены работать сразу в пяти местах, дабы обеспечить пропитанием себя и своих близких), так и тем, что потенциальные исследователи плутней лженауки живут в какой-нибудь дикой Африке, и вместо библиотеки у их племени имеется, допустим, только пара связок амулетов: "амулетотека".

          Третьей причиной "неразоблачаемости" лженаук является отсутствие у нас, у людей, достаточных умственных способностей, необходимых для восприятия и переработки разоблачающей информации.

          Отсутствие достаточных умственных способностей (или, другими словами, обычная глупость) распространено среди населения, увы, весьма широко.

          Под умственными способностями в данном случае подразумевается не только способность быстро перерабатывать отвлечённую, абстрактную информацию (быстро перерабатывать конкретную информацию, поступающую как сигналы органов чувств о внешней среде, могут очень многие животные, а вот оперировать с абстрактной информацией, то есть с условными рефлексами высоких порядков — от двадцатого и выше — могут только люди. На всякий случай поясню: рефлексы высокого порядка — это реакции на многократно опосредованные раздражители, то есть слюнотечение не на пищу, и даже не на звонок, предвосхищающий её появление, а на исследователя, подходящего к звонку. У шимпанзе и у горилл удаётся вырабатывать условные рефлексы вплоть до двадцатого порядка, у человека же порядок возможных условных рефлексов переваливает за сотню), но ещё и такие качества, как терпение и умение концентрировать внимание.

          (Последние две способности могут подкрепляться повышенной исследовательской потребностью, а могут быть сильными и сами по себе. Ещё раз: любознательность и способность к концентрации внимания — это довольно разные психические феномены. Например, у большинства детей сильнейший, необоримый исследовательский инстинкт сочетается со страшным нетерпением и с распылённостью внимания, не позволяющими этим детям вникнуть во многие заинтересовавшие их вопросы.)

          Четвёртой причиной плохой "разоблачаемости" лженаук является людской консерватизм. Стоит нормальному человеку в подходящих для этого обстоятельствах один раз что-то уловить (например, тесную связь неприятностей с чёрной кошкой или с бабой, несущей пустые вёдра) и увериться в правильности уловленного, как он сие уловленное тут же и усваивает, то есть делает своим, родным, неотделимым от себя, частью себя. И тогда уже любое покушение на эту часть себя воспринимается человеком как покушение на себя целиком.

          Подобное бережное отношение к добытой информации совершенно нормально, ибо в целом экономически оправдано: человеку не приходится тратить время на постоянные исследования внешней среды, он раз и навсегда запоминает, как обстоит дело в данной области, и теперь может обращать внимание уже на другие проблемы, которых вокруг неисчислимое множество.

          Что же, однако, заставляет нормального человека увериться в правильности уловленного? С научной точки зрения — очень часто всякая ерунда, а с точки зрения обитания в его, человека, родной среде, то бишь социуме, — весьма важные вещи. Главной из которых является авторитет, социальная ценность источника информации.

          Сие означает, что в глазах нормальных людей истинность получаемых сведений чаще всего тесно связана с правотой авторитетного для данных людей человека, а правота последнего зависит не от объективной правильности его позиции, то есть не от того, насколько соответствуют практике и логике его посылки и выводы, а от того, сколько за ним стоит сторонников, от его ораторских способностей, то есть от дара гладко выражать мысли, от умения вышучивать оппонентов, от искусства играть на чувствах публики и т.д. Иллюстрацией данного искусства является вопрос одного английского проповедника, высмеивавшего перед своими прихожанами дарвинизм: "Пусть поднимут руки те из присутствующих, чьими предками были обезьяны".

          И всё это, повторяю, совершенно нормально, ибо ориентация в первую очередь на авторитет, а не на логику и объективность, сидит у большинства людей в подкорке. Ибо сия нацеленность выработана в результате естественного отбора социумов.

          Как уже отмечалось, в социумах, предшествовавших современным, исследовательский инстинкт тоже поощрялся — но всё-таки не столь сильно, как готовность следовать по пути, предначертанному авторитетными особями. Эта готовность во всём повиноваться авторитетным особям поощрялась отбором в древних социумах в самую первую очередь, поскольку от данной готовности зависела сама спаянность особей в социум, то есть само существование первых социумов.

          (Кстати, указанная расстановка социальных приоритетов характерна не только для людей, но и вообще для всех социальных существ — например, у пчёл и муравьёв все рабочие особи поголовно готовы подчиняться любым [даже приводящим этих особей к смерти] командам матки и разведчиц, а вот исследованиями внешней среды, то есть получением достоверной практической информации, способно заниматься не более 5% рабочих особей. [Данная моя убеждённость в том, что далеко не всем людям нужно быть приверженными научной истине исследователями-рационалистами, и приведение в подкрепление этой убеждённости примера с муравьями и c пчёлами могут показаться кому-нибудь обидными в отношении людей. Однако я всё-таки считаю, что тут ничего обидного нет: сразу всем членам общества не нужно быть не только высококвалифицированными исследователями, но также, например, ещё и оперными солистами, десантниками, кондукторами, штангистами и т.д. Ситуация, при которой сразу все члены общества — профессиональные исследователи, мало чем отличается от ситуации, при которой сразу все люди являются оперными солистами, а иных работников нет вообще: это ситуация полной и быстрой гибели общества.])

          Упомянутые В.Сурдиным расстроенные учёные, очень может быть, прекрасно знают обо всех данных фактах, но, видимо, никак не хотят их принять, не хотят с ними смириться.

          И в этом тоже нет ничего особенного, это тоже вполне обычное явление: перенесение познающим субъектом черт хорошо знакомых ему феноменов на феномены незнакомые. В биологии такое перенесение исследователями своих жизненных представлений на предмет исследования называется антропоморфизмом — то есть очеловечиванием, приписыванием исследуемым диким животным чисто человеческих черт самого исследователя.

          Расстроенные учёные тоже явно склонны приписывать широкой публике собственные чисто учёные черты: рассудочность, готовность к серьёзным исследовательским усилиям, скептичность, способность достаточно быстро оперировать отвлечённой информацией, то есть ум, терпимость к оппонентам и т.д.

          Но широкая публика подобными отклонениями от нормы отнюдь не страдает, она слеплена совсем из другого теста. Иными словами, полноценный исследовательский инстинкт — это, по большому счёту, ненормальность, родственниками которой являются такие ненормальности, как всё те же голос оперного премьера, сила квалифицированного штангиста, меткость опытного стрелка и т.д.

          Пятая причина трудной "разоблачаемости" лженаук — то, что хотя иррациональные знания представляют собой в целом всего лишь пустые провозглашения, многие из этих провозглашений уже заранее снабжены специальным защитным аппаратом объяснений тех причин, по которым их, эти пустые и нелепые провозглашения, очень затруднительно, а порой даже и невозможно проверить, опровергнуть.

          То бишь, например, на вопросы типа "За что безмерно милосердный боженька отправил на тот свет только что родившегося и потому явно ещё безгрешного ребёночка?" следуют "объяснения" типа "Неисповедимы пути господни" или "Милосердный господь настолько велик в плане своих возможностей, что карает смертью уже заранее, уже за будущие грехи, за грехи будущих воплощений души".

          А на вопрос "Почему не сработало большое колдовство нашего великого шамана?" может последовать заранее заученный и проверенный в предшествующих дискуссиях ответ: "Потому, что против нашего великого шамана неожиданно выступил со своим ещё бо́льшим колдовством ещё более великий шаман".

          В свою очередь, на вопрос "Но почему наш великий шаман, этот несравненный предсказатель будущего, не смог своевременно предвидеть данное противодействие?" вполне может последовать ответ типа: "Потому, что конкурирующий шаман заслонил свои будущие действия от нашего шамана биоэнергетической аурой". И т.п.

          (Кстати, данное весьма модное сегодня словечко "аура", постоянно употребляемое нашими безграмотными любителями экстрасенсорики и биоэнерготерапии в значении "ореол" и "энергетическая оболочка", переводится с греческого как "дуновение ветра" и первоначально, то есть всего ещё пару десятилетий назад, имело лишь одно значение: "предвестник эпилептического припадка". То есть первые распространители этого красиво звучащего словечка "аура" услышали его, судя по всему, от своих лечащих врачей-психиатров.)

          Кроме всего прочего, очень часто речения представителей иррациональных дисциплин бывают выражены настолько невнятным и тёмным языком, имеют настолько многозначную или иносказательную форму, что у потребителей нет никакой возможности использовать продукты лженауки как реальные прогнозы и рекомендации.

          То бишь клиентам для начала приходится самим в меру способностей домысливать, доводить мутные речения лжеучёных до нужной степени внятности — и потому им, клиентам лжеучёных, в итоге просто и не к чему бывает предъявить претензии: они, клиенты, получается, сами оказываются виноватыми, что по собственной инициативе неверно истолковали, извратили безупречно правильные речения лжеучёных.

          Шестая причина успешности обмана лженаук состоит в том, что к их помощи люди (иной раз даже более-менее здравомыслящие, более-менее способные в обычных случаях дать обманщикам достойный отпор) прибегают, как правило, в крайне сложных, в практически безвыходных ситуациях. То есть тогда, когда рациональные способы решения проблем уже исчерпаны.

          Лжеучёные типа целителей неоперабельных опухолей, колдунов на противодействие начавшемуся банкротству или предсказателей исхода битвы с десятикратно более сильным противником в подавляющем большинстве случаев делают ставку именно на благоприятный поворот событий.

          И эта их "маленькая хитрость" почти всегда срабатывает: если благоприятный поворот событий благодаря редкому стечению обстоятельств вдруг всё же происходит, то лжеучёному обычно достаётся благодарность со стороны удивлённого и счастливого клиента, а также широкая огласка успеха.

          Ну, а если благоприятный поворот, как этого, в общем-то, и следует ожидать, не происходит, то клиент, который должен был бы, по идее, предъявить лжеучёному претензию на неэффективность его колдовства или на неправильность его прогнозов, чаще всего оказывается уже либо мёртвым, либо попавшим за решётку, либо безнадёжно опустившимся и т.п.

          Кстати, в стародавние времена наши предки-славяне называли тогдашних профессионалов в сфере иррационального "кудесниками" ("Скажи мне, кудесник, любитель богов..."), то есть "чудесниками", специалистами по чудесам. Иными словами, эти древние профессионалы были специалистами по решениям не обычных задач (справиться с которыми можно нормальными, то бишь материалистическими способами), а именно по непонятно как происходящим решениям.

          И пусть в подавляющем большинстве случаев чудес не происходит, к "чудесникам" и сегодня продолжают обращаться многие люди, попавшие в отчаянное положение (ведь, как гласит известная пословица, "утопающий хватается за соломинку"), люди, остро нуждающиеся в решении важных и оцениваемых как неразрешимые материалистическими способами проблем.

          Наконец, ещё одна причина успешности обмана лженаук, ещё одна причина того, почему люди не разочаровываются в лженауках, несмотря на регулярные и закономерные провалы последних, заключается вот в чём.

          Лженаука и вообще суеверия — это обычно либо некое "прогностическое" средство, либо средство "воздействия" на реальность. Причём для склонного к мистицизму пользователя эти средства почти всегда выглядят вполне эффективными — потому-то он, пользователь, к ним и обращается. А после обращения к лженауке у доверчиво ожидающего успеха пользователя всякий раз поначалу возникает ощущение успокоения и комфорта, ощущение начала благополучного решения его проблем.

          Однако по большому счёту это положительное ощущение обманчиво, оно сродни положительным ощущениям наркомана или азартного игрока.

          Как известно, мучения наркомана от абстиненции значительно превышают по своим масштабам удовольствие от действия наркотика. Среднестатистический любитель азарта тоже больше проигрывает в казино, чем выигрывает и, соответственно, испытывает больше разочарования от проигрышей, чем радости от выигрышей.

          Тем не менее и наркоман, и азартный человек не бросают наркотики и рулетку, а продолжают колоться и играть, всё ухудшая и ухудшая своё положение. Делают они это по одной простой причине: для них в наибольшей степени значимо ощущение именно из ближайшего, а не из отдалённого будущего, то есть они предпочитают получить хотя бы минимальные удовольствие либо облегчение страданий прямо сейчас — пусть даже ценой куда более масштабного горя когда-нибудь потом. "После радости хоть потоп", — так, перефразируя высказывание мадам де Помпадур, можно охарактеризовать отношение многих людей к жизни.

          Почему, однако, у людей вообще имеет место столь недальновидное отношение к удовольствиям и к страданиям, есть ли хоть какая-нибудь польза от подобного легкомыслия? Конечно, есть, и немалая.

          Если человеку постоянно помнить, например, о своей грядущей неминуемой смерти, если постоянно представлять себе последние минуты, то страх и депрессия просто не позволят нормально жить. Так что это очень правильно — забыть о неизбежном несчастии и вести пока полноценную жизнь.

          Равным образом правильно, жизненно выгодно забывать на долгие периоды не только о будущих, но также и о прошлых несчастьях типа смертей близких и т.д. Вот из этого-то эволюционно выработанного легкомыслия и берёт своё начало аналогичная наркоманской гипертрофированная забывчивость суеверных людей в отношении проколов лженаук, почти всегда дающих лишь надежду, лишь предварительное успокоение.

          То есть суеверие всякий раз как бы предлагает доверчивому человеку забыть о его, суеверия, прошлых провалах и снова поверить ему, суеверию. И жаждущий хоть минутного облегчения человек в очередной раз соглашается. Потом он, может быть, даже какое-то время клянёт себя за легковерие — но едва только суеверие вновь начинает заманивать человека в сети сладких обещаний, он, человек, не может преодолеть слабость и опять с готовностью в них запутывается.

          Но как, вообще, появились и получили численное превосходство в обществе такие, на первый взгляд, плохо приспособленные к нормальной жизни избыточно легкомысленные, почти всегда готовые верить плутням мистики люди?

          Дело в том, что люди генетически предрасположены особенно чётко реагировать на такие социальные стимулы и запреты, которые обладают выраженным мистическим оттенком — что в итоге и приводит к повышению общего доверия людей к иррациональному, к исчезновению у них многих подозрений в отношении всего оккультного.

          Как известно, для нормального существования социума необходимо поддерживать комфортную для большинства его членов среду. То есть, в частности, необходимо противодействовать такому поведению членов социума, которое нарушает упорядоченность и благоустроенность последнего.

          У общественных животных типа термитов или пчёл их социумы упорядочиваются главным образом при помощи особых тактильных и химических воздействий, инициирующих самые разные, но всегда обязательные к исполнению реакции членов социума (особенно в данном плане важны химические вещества — либо обладающие опознавательными запахами, либо передаваемые по внутрисоциальным пище- и влагообменным цепочкам и напрямую управляющие поведением или даже развитием отдельных особей).

          Эти тактильные и химические воздействия как средства защиты комфортности и упорядоченности социальной среды должны иметь достаточную силу, достаточное влияние на подавляющее большинство членов пчелиных, муравьиных и прочих сообществ — в противном случае полезные связи между членами сообщества разрываются, и последнее просто исчезает.

          В отличие от общественных насекомых, у людей нет социального управления при помощи химических веществ. В сообществах людей управление основано главным образом на системе низкопорядковых условно-рефлекторных стимулов и запретов, обычно подкреплённых обещаниями достаточно скорого поощрения или наказания (условно-рефлекторные стимулы и запреты высокого порядка, то бишь разумные подходы к социальным проблемам, понимание отложенных на далёкое будущее выгод альтруизма, порядочности и т.д., конечно, тоже оказывают положительное влияние на существование людских сообществ, но в поведении конкретных особей влияние разума даже сегодня весьма невелико — а уж сотни тысяч лет назад, когда ещё совсем несовершенные людские сообщества испытывали намного более жёсткое, нежели сегодня, давление внешней среды и потому подвергались более интенсивному, чем сегодня, отбору, влияние разума было и вовсе незначительным).

          Так вот, судя по всему, достаточную силу социально выгодным стимулам и запретам во многих первобытных сообществах придавало именно их мистическое наполнение.

          То есть более успешно выживали (и, естественно, передавали потомкам свои генофонд и культуру) такие людские сообщества, члены которых были готовы свято верить тому, что некие безмерно могущественные мистические силы неотвратимо и, скорее всего, очень быстро накажут человека и за предательство, и за убийство соплеменника, и за порчу среды обитания племени и т.д. — даже в том случае, если все эти безобразия будут совершены в полной тайне от сородичей (примерами такой святой веры, такой экстремальной "богобоязненности" могут служить психологическая невозможность для преступника в африканских племенах перешагнуть через палку, положенную на землю колдуном или вождём, что в итоге и приводит означенного преступника к изобличению, а также умирание виновного в преступлении аборигена Австралии от одного лишь сознания того, что ночью вокруг него прошлись старейшины в особых священных сандалиях).

          Данный механизм, если можно так выразиться, "социального контроля со стороны мистических сил" возник у людей, несомненно, случайно, предрасположенность к нему была вызвана обычной, рядовой мутацией, в целом поначалу даже осложнявшей, затруднявшей жизнь мутировавших особей: ведь последним приходилось избегать не только реальных, но также и ирреальных, то есть мнимых, высосанных из пальца опасностей.

          Однако этому приобретению — поначалу, повторяю, лишь осложнявшему жизнь мутантов, — достаточно быстро нашлось (скорее всего, тоже совершенно случайно, путём проб и ошибок, путём слепого перебора вариантов) чрезвычайно полезное применение: усиление социально значимых стимулов и запретов. Без этого усиления первобытные людские социумы, судя по всему, просто и не могли существовать: во всяком случае, у всех известных науке примитивных социумов обязательно наблюдалось более-менее серьёзное мистифицирование социальных связей.

          Ну, а стоило только людям допустить правомерность иррациональных подходов в столь важной области, как социальные связи, — и мистика, иррационализм тут же просочились во все прочие сферы жизни.

          Повышению эффективности вышеописанного механизма "контроля мистических сил" над поведением членов первобытных сообществ немало способствовало ещё и особое искажение ориентировочно-исследовательского инстинкта, приводящее к слепому преклонению перед чудесами, к нежеланию разоблачать их, к нежеланию низводить чудесное до обыденного, к стремлению балдеть от всего необъяснимого, к настоятельной потребности в этом принципиально необъяснимом.

          Данное искажение ориентировочно-исследовательского инстинкта, по-видимому, тоже было выработано обычными эволюционными процессами отбора всего того, что совершенствует воспроизводство, что способствует ему.

          Нормальный ориентировочно-исследовательский инстинкт представляет собой такую программу поведения, которая включает в себя, во-первых, механизм жажды информации — то есть томление, тоску по информации; во-вторых, механизм заинтересовывания — то есть стремление к появившейся в поле зрения информации, в-третьих, механизм удовлетворения от приёма и обработки этой появившейся информации, то есть от связывания новой информации с уже имеющейся и привычной и, наконец, механизм привыкания к этой информации, включающий в себя угасание интереса к продуктам её переработки.

          Всё то же самое касается и других инстинктов — к примеру, пищевого: поведенческие механизмы стимулируют животное к поиску пищи, к опознаванию объекта как пищевого, к тому, чтобы заполучить этот объект, затем начать его есть, и, наконец, к тому, чтобы оставить пищевой объект в связи с насыщением.

          Как известно, пищевой инстинкт может иметь разного рода искажения, вызываемые недостаточным или, напротив, избыточным проявлением отдельных его компонентов.

          Например, у некоторых особей насыщение наступает с запозданием, и в результате они набирают избыточный вес. У других особей — например, хорьков, попавших в курятник — избыточно проявляется такой компонент пищевого инстинкта, как стремление получить еду, завладеть ею, и они, хорьки, не могут успокоиться до тех пор, пока не передушат всех кур. Если же у животного недостаточно силён самый первый компонент пищевого инстинкта, иными словами, если животное никогда не испытывает голода, то у такого животного просто нет шансов выжить и оставить потомство.

          Ориентировочно-исследовательский инстинкт тоже бывает в той или иной мере искажённым.

          Например, как уже отмечалось выше, большинство детей испытывает необоримую тягу к новой информации и поначалу сильнейшую увлечённость данной информацией — при вполне обычной по силе тяге к переработке этой информации, к постановке её в связь с уже давно полученной, с уже давно переработанной информацией.

          Что-то похожее имеет место и в случае с любителями чудес: в их ориентировочно-исследовательском инстинкте тоже гипертрофирована компонента стремления к принципиально необычной информации — но при всём при этом у любителей чудес имеет место весьма значительное, а зачастую даже агрессивное нежелание выяснять связи этой принципиально необычной информации с информацией уже имеющейся.

          Иными словами, различие между детьми и любителями чудес состоит в том, что нормально переработать воспринятую информацию детям мешает их необоримое стремление получить ещё какую-нибудь новую информацию, в то время как любители чудес, любители необъяснимого хотят во что бы то ни стало оставить чудеса необъяснёнными, оставить непонятное поначалу непонятным навсегда — чтобы было чем восторгаться, от чего балдеть.

          То есть детей объяснения, вообще-то, интересуют — но просто далеко не в такой степени, как новая информация; любителям же чудес объяснения и свидетельства "нечудесности" очаровавшего их феномена просто претят.

          Помимо всего прочего, у поклонников чудес ориентировочный инстинкт искажён ещё и в том плане, что чудеса, то есть необъяснённое, незакономерное, для них странным образом (странным — для разумного, для последовательного мышления; но ведь разум является всего лишь одним из очень многих инструментов приспособления к неблагоприятной среде, без которого вполне успешно обходится подавляющее большинство живых существ) могут что-то доказывать — причём особенно успешно чудеса могут доказывать для них что-нибудь вообще недоказуемое, что-нибудь принципиально непроверяемое типа существования загробного мира или переселения душ.

          Тем не менее, повторяю, всё это явное нездравомыслие приводит в итоге к совершенно замечательному результату: к выстраиванию высокоупорядоченной и стабильной социальной системы, служащей нездравомыслящим особям надёжной защитой от разрушительных воздействий внешней среды.

          Ну и, наконец, люди в большинстве своём склонны, увы, к разнообразным опасным излишествам, а суеверия помогают некоторым людям обуздать тягу к ряду излишеств. Тем самым суеверия способствуют их, суеверных людей, лучшему воспроизводству.

          То бишь хотя несуеверные люди и живут в меньшем страхе, более комфортно, чем люди суеверные, но зато последние иногда по самым что ни на есть суеверным соображениям не курят, не злоупотребляют выпивкой, наркотиками, случайными сексуальными контактами — и потому живут здоровее и дольше, а потому дольше и лучше поддерживают своё социальное окружение, которое получает дополнительные шансы оставить потомство и передать ему свою культуру. А её частью является как раз иррациональное неприятие опасных излишеств.

          Как может показаться, уходами в мистику, в иррационализм страдают почти все люди, кроме самих учёных. Действительно: ну разве тот, кто бьётся за постижение абстрактных истин на передовых рубежах исследований реального мира, не должен быть безупречным материалистом-рационалистом?

          Увы, но на самом деле лишь очень небольшому числу исследователей удаётся оставаться свободным от суеверий. Ещё раз увы, но в особых, в критических ситуациях склонность к иррациональным представлениям и действиям частенько берёт верх над верностью научным подходам даже у представителей самых что ни на есть материалистических, самых что ни на есть научных видов деятельности.

          Известно, например, что такой вроде бы насквозь проникнутый рационализмом процесс, как запуск ракет с космодрома Байконур, на самом деле всегда сопровождается целым рядом бессмысленных, но обязательных для исполнения ритуалов: перед самым запуском Генеральный конструктор обязан помочиться на свою ракету, во время разгона ракеты-носителя обязан курить, сразу после вывода спутника на орбиту закурить обязан уже весь следящий за запуском персонал — даже те люди, которые в обычных условиях вообще не курят и т.д.

          Известно также, что физики-экспериментаторы страшно боялись визитов к ним Льва Ландау, которые якобы мистическим образом приводили к непременным поломкам научного оборудования.

          Совершенно понятной (потому что обычной, привычной) выглядит суеверность почти всех спортсменов с их амулетами, "счастливыми" изношенными до дыр майками и т.д.

          Но если пошевелить мозгами, то эта суеверность оказывается как раз не очень-то и понятной (в смысле — логичной): ведь человеческий организм в спортивном плане изучен вроде бы достаточно полно, подведение человека к хорошей физической форме представляет собой вполне рациональный процесс и т.д.

          То есть конкретный спортивный результат является, по идее, вполне рационально достигаемым и предсказуемым. Тем не менее, повторяю, спортсмены — одни из наиболее суеверных людей.

          Всё то же самое касается и студентов: для достижения успеха на экзамене им достаточно просто получше выучить сдаваемый предмет, но многие студенты вместо этого предпочитают перед экзаменами не стричься, не бриться и т.д., "подманивая" тем самым удачу.

          Известно, что суеверны также многие хирурги, назубок знающие расположение органов своих пациентов, болезни этих органов и действия по устранению этих болезней. Суеверны талантливые военачальники, суеверны бизнесмены, знатоки своей области экономики. И т.д.

          Чем же обусловлена склонность рационалистически в целом настроенных людей к иррациональным представлениям и действиям во время запусков ракет, сдачи экзаменов, хирургических операций, военных кампаний и т.д.? А вот чем: обычными ошибками восприятия и понимания, спровоцированными сложностью и нервностью тех ситуаций, в которых люди вынуждены действовать.

          Дело в том, что сегодняшние сопровождающиеся суеверными действиями критические ситуации всегда являются "наследницами" самых первых критических ситуаций (первых запусков ракет, первых соревнований, первых хирургических операций и т.д.), которые поначалу хотя бы раз заканчиваются неудачами по причине недостаточной к ним подготовленности — неподготовленности вполне естественной. А дальше происходит следующее.

          Во-первых, после неудачи у людей неизбежным образом возникают совершенно обоснованные сомнения в правильности всего того, что они делали в критической ситуации для достижения успеха. Но что именно было сделано неправильно — выясняется далеко не сразу (а порой не выясняется вообще никогда).

          Эти сомнения людей в общей правильности своих действий имеют отголоском, в частности, усомнение на какое-то время в правильности самого материалистического подхода — то есть у людей в течение некоторого времени непроизвольно возникают мыслишки типа "А может, помимо рационального, всё-таки есть и ещё что-нибудь? И может, это "что-нибудь" не хочет, чтобы нам сопутствовал успех?"

          Во-вторых, любое новое столкновение с той же самой ситуацией, что принесла когда-то неудачу, у большинства людей автоматически вызывает боязнь повторения неудачи и ввергает в состояние некоторого мандража. Этот мандраж приводит, с одной стороны, к усилению и к обострению стремления найти причину неудачи, а с другой стороны, к ухудшению понимания людьми окружающей их обстановки.

          То бишь люди перестают воспринимать окружающий их мир адекватно, прежде всего им начинают бросаться в глаза самые простые и лежащие на поверхности детали критических ситуаций (ведь, как известно, для достижения максимально полного восприятия и углублённого понимания требуются время и спокойная, не нервирующая обстановка) — например, всё те же закуривание авторитетным лидером сигареты или справление им малой нужды на дюзу ракеты.

          И даже когда у новых, у повторных критических ситуаций имеют место уже не только неудачные, но также и вполне удачные исходы, мандраж у людей полностью не проходит. То есть люди, по-прежнему испытывающие страх перед неудачами и слегка усомнившиеся в абсолютности рационализма, всё время лихорадочно ищут различия между удачной и неудачной ситуациями.

          И частенько обнаруживают следующее: в обеих ситуациях — удачной и неудачной — в техническом плане всё делается вроде бы в целом одинаково, но вот бросающиеся в глаза мелочи ("Хотя как знать, — мелькают у мандражирующего человека подспудные мыслишки, — а вдруг на самом деле это вовсе и не мелочи, вдруг поведение лидера на самом деле всё-таки важно для общего успеха дела?") являются очевидно разными: перед неудачным запуском ракеты Генеральный, положим, снял шапку и вытер лоб, а перед удачным — помочился на дюзу ракеты-носителя. "Следовательно, — делают люди вполне естественный вывод, — в неудаче запуска ракеты, очень может быть, виновато в числе всего прочего снимание шапки и вытирание лба, а в удаче — справление малой нужды".

          Конечно, рационалистически в целом настроенные люди, по идее, могут собраться с духом и организовать экспериментальную проверку целесообразности своих иррациональных действий по методу контрольных групп (то есть, допустим, позапускать ракеты как с применением, так и с неприменением иррациональных действий), но организации этой проверки мешает уже чисто экономический расчёт: проведение иррациональных обрядов почти ничего не стоит, а вот цены запуска ракеты, большой спортивной победы, человеческой жизни и т.д. — очень велики.

          "Так нужно ли рисковать с проверкой?" — задают себе вопрос в целом вполне рационалистически настроенные люди и, взвесив все аргументы "за" и "против", приходят в итоге к вполне устраивающему их ответу: "Нет, риск с проверкой не оправдан, на всякий случай будем пока продолжать совершать наши дурацкие ритуалы".

          Всё это, в общем-то, обычный путь формирования у людей суеверий; а разница между учёными и нормальными людям состоит только в том, что последним для образования у них суеверий можно и не попадать в шибко критическую ситуацию — у нормальных людей их природный, вынужденный рационализм испаряется от первого же лёгкого испуга.

          (Между прочим, иррациональные ритуалы обычно являются ещё и достаточно последовательной и хорошо знакомой всем их участникам программой неких действий, а любые снимающие волнение действия сами по себе чрезвычайно привлекательны для людей, поставленных в ситуацию, когда действовать рационально по тем или иным причинам нельзя, нет возможности — то бишь речь идёт о достаточно часто встречающейся потребности "делать хоть что-нибудь".

          [Иллюстрацией этой особенности людей могут служить совершенно разное их, людей, поведение по одному и тому же очень важному для всех поводу: по поводу обнаружения и обретения полового партнёра.

          Женщины, которых общество до сих пор принуждает исполнять в вопросе обнаружения полового партнёра исключительно пассивную, бездейственную, ждущую роль, по поводу этого будущего полового партнёра гадают, прибегают к помощи иррациональных сил {то есть как раз "делают хоть что-нибудь"}. В то время как мужчины, которым общество предписывает играть активную поисковую роль, по поводу будущего полового партнёра выполнять только рациональные — хотя очень часто и чрезвычайно угнетающие их психику действия. Иррациональные же действия мужчин по этому поводу в целом осуждаются.]

          Кроме того стоит отметить, что в ситуации с запуском ракеты или с проведением операции некоторые люди участвуют в иррациональных ритуалах, несомненно, вовсе не из суеверных побуждений, а исключительно поневоле, то есть в рамках выполнения своих служебных обязанностей. Которые, в частности, требуют сохранения сплочённости коллектива, пусть изредка и впадающего в безвредное по большому счёту помешательство.

          И ещё одно замечание: иногда после многих повторений некоторые иррациональные действия становятся уже чисто традиционными, то есть просто твёрдо заученными, их изначальный мистический смысл выветривается и забывается. Пример тому — не имеющее сегодня уже никакого иррационального смысла русское слово "спасибо", ведущее своё происхождение от древнего суеверного пожелания "спаси бог".)

          Стало быть, дело всего лишь в повышенной опасности ситуации и в её не полной подконтрольности людям.

          Если же ситуация является не очень критической и полностью подконтрольной — как, например, ситуация разгрузки вагонов, рубки деревьев, сборки пылесосов и т.д. — то по её поводу никаких суеверий не возникает даже у нормальных людей.

          То бишь в опасной ситуации должна присутствовать отчётливо ощущаемая неподконтрольность, не полная изученность — только тогда люди и начинают мандражировать и терять здравомыслие.

          В общем, проявляемый в критических ситуациях иррационализм произрастает из того, что люди временно оказываются в состоянии растерянности, дезориентированности, головокружения, они теряют от страха перед неудачей способность отделять зёрна от плевел, рациональные действия и представления от иррациональных — а уж затем все действия, не приведшие в итоге к фиаско, поневоле, "инстинктивно" начинают восприниматься и закрепляться в памяти людей как правильные и потому обязательные к дальнейшему применению.

          Что же касается того, чтобы устроить решающую экспериментальную проверку целесообразности данных иррациональных действий (самих по себе в целом не столь уж и обременительных), то на это дело почти ни у кого не поднимается рука — из-за опасений заплатить за такую проверку слишком высокую цену.

          Итак, описываю ещё раз, но уже более коротко, то, как сегодня обстоят дела у оккультных воззрений и у рационализма.

          В целом рационализм всё-таки несравненно распространённее, несравненно популярнее оккультных воззрений, потому как все люди по характеру подавляющего большинства своих действий вынужденные материалисты.

          К услугам лженаук и просто суеверий люди прибегают, как правило, достаточно вяло и редко — даже в лучшем для иррационализма случае всего лишь раз десять-пятнадцать в день.

          В то время как поступки материалистические, рациональные, обусловленные прямыми требованиями практики, люди совершают ежеминутно.

          Тем не менее некоторым поборникам рационализма — например, как раз упомянутым В.Сурдиным в начале данного текста учёным — очень хочется, чтобы иррационализм вообще исчез с лица Земли. Но поскольку этого исчезновения всё никак не происходит, упомянутые учёные расстраиваются.

          Данное их расстройство, судя по всему, усиливается ещё и тем, что им "просто непонятно, как может лженаука... процветать в самом технически развитом обществе за всю историю человечества" — в то время как бедные учёные уже давно привыкли незамедлительно добиваться понимания всего того, на что обращают своё благосклонное внимание.

          Непонимание расстроенными учёными причин некоторых успехов лженаук проистекает, скорее всего, из-за того, что можно назвать "учёноморфизмом" (то есть заблуждением, аналогичным антропоморфизму в биологии), который представляет собой приписывание учёными всем окружающим их людям таких типичных черт самих учёных, как значительные умственные способности, доминирование рассудочности над эмоциональными порывами, неутолимое любопытство и т.д. Однако в реальности у большинства людей этих выраженных исследовательских черт — нет.

          Само же расстройство учёных по поводу успехов лженаук, возможно, имеет ещё одну причину. Она заключается в том, что учёные ошибочно считают некоторые лженауки типа астрологии и уфологии непосредственными, прямыми конкурентками таких наук, как астрономия и поиск внеземных цивилизаций. Напомню слова Б.М.Владимирского, приведённые в начале данного текста:

          "В сфере изучения небесных тел с древнейших времен присутствуют течения оккультно-мистического толка."

          Однако в реальности у дисциплины "оккультно-мистического толка" — астрологии — и у дисциплины материалистического толка — астрономии — совершенно разные предметы исследований, "сферы изучения".

          Если астрономия и в самом деле занимается изучением небесных тел, то астрология изучает (точнее, делает вид, будто изучает) совершенно иной феномен, а именно: зависимость судеб людей от поведения планет, уже давным-давно досконально изученного собственно астрономией.

          Повторяю: астрология отнюдь не изучает небесные тела, равно как гадание на кофейной гуще не изучает кофе, а гадание на картах не изучает карты (гадалка не микроскопирует, не хроматографирует и т.д. эти тридцать шесть разрисованных листков бумаги).

          То есть астрология — это на самом деле вовсе не конкурентка астрономии в области изучения небесных тел, она не борется с астрономией за умы людей и отнюдь не дискредитирует астрономические знания. Предсказатели людских судеб без особого для себя ущерба могут отказаться от такой серьёзной с точки зрения расстроенных учёных основы для предсказаний, как небесные тела, и с успехом использовать в качестве средства для своих прогнозов что-нибудь попроще, поприземлённее — например, кишки животных или речения душевнобольных (как известно, эти средства добычи прогнозов были в своё время в чести у целого ряда народов).

          И ещё раз: расстроенным учёным успех лженауки у населения непонятен из-за их "учёноморфизма", то есть из-за того, что они считают всех людей своими точными копиями, а данное расстройство учёные испытывают, во-первых, из-за своего максимализма (учёным мало фактического триумфа научного, материалистического подхода людей к решению жизненных проблем, учёным хочется, чтобы люди от этого подхода не отступали вообще ни на шаг), а во-вторых, из-за того, что считают лженауки конкурентками наук в умах людей — что также не соответствует действительности: для обывателей предметы наук являются всего лишь фоном, всего лишь декорациями, всего лишь обрамлением разнообразной суеверной галиматьи, ширмой, за которой на полную катушку манифестирует их, обывателей, сам по себе сущий психоз.

          В общем, это почти неважно, какой повод для своего бреда используют суеверные люди. То есть нет почти никакого смысла разоблачать астрологию как дисциплину, не имеющую отношения к реалиям человеческой жизни — ибо даже если склонного к суеверию человека и удастся разубедить в толковости слежения за планетами, то он для решения своих проблем тут же обязательно найдёт какой-нибудь другой способ маяться дурью.

          Теперь на всякий случай ещё раз, но уже опять вкратце, отвечу на те вопросы, которые естественным образом возникли у меня при прочтении невнятных размышлений Б.М.Владимирского по поводу живучести лженаук: "почему научная истина нужна "далеко не всем людям"", а также по какой причине человек чувствует "себя комфортно в пределах" именно оккультно-мистического мировоззрения, каким таким образом последнее помогает человеку "достойно нести тяготы жизни"?

          Научная истина нужна "далеко не всем людям" потому, что она сильно оторвана от конкретики жизни большинства людей.

          То бишь последние не ощущают в познании данной отвлечённой научной истины никакой необходимости. Например, даже те потребительские продукты, которые выполнены с применением знаний из самых что ни есть высокоспециализированных наук, обычно устроены так, чтобы ими мог пользоваться человек с почти минимальными умственными способностями. Иными словами, у населения нет никакого стимула углубляться в науку — даже на уровень более-менее общих воззрений.

          Человек чувствует "себя комфортно в пределах" мистического мировоззрения потому, что оно психологически облегчает его тяготы (частенько, кстати, высосанные из пальца по иррациональным соображениям), создавая впечатление решения его проблем. Однако такое психологическое облегчение, конечно, может быть только кратковременным.

          То есть Б.М.Владимирский допустил серьёзную ошибку, сочтя, что оккультно-мистическое мировоззрение помогает человеку "достойно нести тяготы жизни". На самом деле оккультно-мистическое мировоззрение почти во всех случаях только создаёт эти тяготы.

          А именно: вслед за временным облегчением обычно наступает ухудшение первоначального состояния человека, то есть вслед за временным облегчением появляются всё новые и новые тревоги — как по поводу высосанных из пальца, так и по поводу реальных опасностей. Причём последние из-за фактического бездействия суеверного человека обычно лишь усугубляются.

          Итак, с одной стороны, суеверия приводят в итоге к более нервной, к менее комфортной жизни, они заставляют людей бездействовать в условиях приближения реальной опасности. А также переживать и оберегаться от дополнительных, от несуществующих, от придуманных опасностей. И всё это, повторяю, только ухудшает жизнь. То бишь суеверные особи вроде бы должны хуже воспроизводиться, вроде бы должны оставлять после себя худшее потомство, нежели особи несуеверные.

          Однако, как отмечалось в главе о генетической предрасположенности людей к иррационализму в социальной сфере, с другой стороны и на самом деле, некоторые виды суеверий приносили нашим предкам огромную пользу. И потому социумы, состоявшие из склонных к суевериям и к любованию чудесами людей, воспроизводились намного лучше, нежели группы людей несуеверных.

          Всё дело в том, что какие-то виды суеверий выполняли (и, надо признать, выполняют по сей день, создавая в мозгах дикарей так называемую "богобоязненность") роль мощных социальных регуляторов.

          Правила поведения типа библейских заповедей "не убий", "не укради", "не возжелай жены ближнего своего" и т.д. те из древних людей, что имели склонности к асоциальным поступкам, вынуждены были строго соблюдать в первую очередь вовсе не потому, что понимали: данные правила выгодны социуму в целом (и это при всём при том, что указанные правила поведения, указанные социальные запреты в ближайшей перспективе очевидно невыгодны их потенциальным нарушителям), а только потому, что свято верили: за нарушение этих правил поведения последует неминуемое и жестокое наказание со стороны контролирующих всех и вся оккультно-мистических сил.

          Социальной системе в целом ведь совершенно безразлично, какими именно средствами достигается её высокостабильное существование: рациональными действиями её членов, в полном объёме понимающих ситуацию в обществе и способных осознанно переступать через личные выгоды ради достижения всеобщего блага, — или же слепым, бездумным, но зато точным и быстрым исполнением под страхом ужасного наказания комплекса спущенных сверху команд.

     26.12.2005

Адрес электронной почты: library-of-materialist@yandex.ru