Уважаемый Александр Сергеевич, моя дочь переслала мне в Австралию два тома Вашей книги "Теория общества", пришедшие на мой московский адрес. Я прочитал их с большим интересом, особенно, второй том, который заметно отличается от первого. Меня порадовало, что Вы знаете и использовали мою книгу и что в списке литературы она стоит почти рядом с Марксом и Энгельсом. Здесь я напишу Вам своё мнение о второй части первого тома, содержание которой ближе мне как специалисту.

          Я приехал в Австралию десять лет назад и с тех пор наблюдаю за происходящим в России издали. Позади остались 30 лет борьбы, в которой и я принимал посильное участие. Со стороны моих единомышленников борьба шла за освобождение советской теоретической этнографии и истории первобытного общества от сковывавшего их догматизма, за то, чтобы теория строилась на анализе огромного фактического материала, накопленного мировой наукой к середине ХХ века, за совершенствование категориального и методического аппаратов. Мы обвиняли наших оппонентов в том, что понятия, которыми они оперировали, проблематика их трудов застряли на уровне прошлого века, что обобщения подгонялись ими под заранее заданные, априорные схемы, что их сочинения напоминают фантастические романы из жизни первобытных людей, где умозрительные построения и внешняя логика подменяют строгий, методологически обоснованный анализ фактов.

          В этом отношении особенно показательны работы Ю.И.Семёнова. Заимствуя у эволюционистов прошлого века так называемый "метод пережитков", он для доказательства своих построений привлекал обычаи современных, иногда высокоразвитых народов и переносил их, не утруждая себя научной аргументацией, в эпоху, когда по земле бродили ещё архантропы и палеоантропы. Таковы, кстати, позаимствованные Вами у Семёнова оргиастические праздники, существовавшие в обществах современных развитых народов, вовсе не архаических охотников и собирателей (т. 1, с. 317), таков и взятый у него же обычай фиджийцев, развитого земледельческого народа, перенесённый им и Вами в эпоху палеоантропов (там же).

          Наблюдая происходящие в России перемены, я полагал, что такие же перемены происходят и в общественных науках, что дискуссии и споры этнографов и археологов 1950-70-х годов не прошли даром и наука о первобытном обществе поднялась на качественно иную ступень. Увы, читая Вашу книгу, я увидел, что ошибался. Теория первобытного общества действительно освободилась от догматизма, но её проблематика, система понятий, методология, если судить по Вашей книге, остались на уровне 20-30-летней давности. Таким же остаётся и обращение с фактами. Ваш метод (повторяю, я пишу лишь о второй части первого тома) — метод спекулятивный и в этом отношении Ваши построения ничем не отличаются от построений Семёнова. Последний имеет перед Вами даже то преимущество, что привлекает огромный научный аппарат, который производит сильное впечатление на неискушённого читателя, не способного оценить, как автор этот аппарат использует. У Вас же в списке использованной литературы нет ни одной книги на иностранном языке, да и литература на русском языке представлена крайне скудно и, если судить по моей книге, используется Вами поверхностно, о чём напишу дальше.

          Упрекнуть Вас можно во многом, но спекулятивность Ваших построений — это главное, что необходимо отметить. Такова, например, Ваша "материнская семья" палеоантропов, которую Вы почему-то назвали "классическим родом", хотя сами признали, что название это неудачное (1:296). Моделью для неё якобы послужила "материнская семья" обезьян. Кстати, как совместить два таких утверждения: "социальность развивалась исходно как социальность мужчин" (1:251) и "Становление социальных по содержанию связей... приобретало форму связей через женщину-мать" (1:293)? Что делать читателю, если он ещё не забыл то, что прочитал в предыдущих главах?

          Но вернёмся к "материнской семье". Уверяю Вас, с тем же успехом, не менее логично и столь же "убедительно" можно доказать, что моделью социума палеоантропов была группа с доминирующим самцом во главе (гипотеза Аткинсона-Фрейда) или группа, состоящая из парных семей, которые также наблюдаются у приматов. Построения Семёнова ничуть не хуже Ваших — он, кстати, тоже философ и хорошо владеет логикой. Но от этого его построения не перестают быть совершенно фантастическими. По словам К.Поппера, научным допустимо называть только такое утверждение, которое теоретически можно опровергнуть. А поскольку ни одну из перечисленных теорий, в том числе и Вашу, опровергнуть нельзя, то все они ненаучны, хотя и свидетельствуют об изобретательности и эрудиции их авторов.

          Это не означает, конечно, что я противник научных гипотез. Ваш "классический род" действительно очень напоминает мою гипотетическую общину архантропов и палеоантропов, сущность которой, впрочем, у меня выражена короче, проще и конкретней ("Первобытная доземледельческая община", с. 269). Но я признаю, что мой опыт реконструкции — гипотетический.

          По Вашему сравнению, "классический род" так же похож на "родственный род", как капля воды на каплю ртути (2:445). Ни один химик не станет утверждать, что вода такой же металл, как и ртуть, но только с другими свойствами. Почему же то, что невозможно в точных науках, допустимо в обществоведении? Можно, конечно, по известному анекдоту, перекрестить порося в карася и называть его "классическим типом карася", но к науке это отношения иметь не будет.

          Между прочим, у охотников и собирателей родовая организация только ещё формируется, притом далеко не у всех, а своего расцвета она достигает стадиально значительно позже, в эпоху "неолитической революции" и оседлости. Таковы упрямые факты. К тому же, история знает не "два типа родов" (1:447), а значительно больше: родовая организация бесконечно вариативна и не укладывается в какую-либо жёсткую формулу.

          Не противник я, разумеется, и исторических реконструкций, но считаю, что они должны быть методологически обоснованными, научно аргументированными, и потому предлагаю метод, о котором пишу в "Первобытной доземледельческой общине" (с. 6-8). Я называю этот метод ретроспективным. Он предполагает тщательный, научно обоснованный, а не произвольный отбор и анализ фактов. К сожалению, Вы не упоминаете о предлагаемых мною принципах реконструкции прошлого. Подробнее я пишу о них в статьях "Теоретические проблемы реконструкции первобытности" (В кн.: Этнография как источник реконструкции истории первобытного общества, М., 1979, с. 60-107) и "История первобытного общества и этнография" (В кн.: Охотники, собиратели, рыболовы, Л., 1972, с. 53-67). Не думал я, что и через 30 лет придётся доказывать всё то же...

          Вы потребовали от меня объяснения дислокальности брака — раздельного проживания мужа и жены (1:369). Но это — редкий и поздний институт, совершенно нехарактерный для охотников и собирателей, о чём я и написал в своей книге. Моя книга посвящена архаическим охотникам и собирателям, и я не ставлю своей задачей объяснять многочисленные обычаи стадиально более поздних обществ.

          Следует отметить устаревшую и опровергаемую фактами теорию происхождения тотемизма, которую Вы разделяете (1:200) и, в то же время, пишете об интеллекте обезьян, об их способности к абстрагированию, о формировании "самосознания", о том, что "интеллектуальная жизнь шимпанзе во многом близка нашей" (1:190-192). Что же такое, по-Вашему, интеллект?

          У каких этнографов Вы прочитали, что "для представителей отсталых этносов не существовали вопросы "отчего?", "почему?", "зачем?"" (1:284)? Это не только не верно, но и противоречит Вашему же утверждению, что "первобытная идеология носила, прежде всего, объяснительный характер, то есть была, по существу, научным мировоззрением своей эпохи" (2:172). Таких противоречий у Вас немало — всех не перечислить.

          Вы написали: "В той мере, в какой мораль и право были синкретичны — их попросту не было" (2:258). Написали же Вы о первобытном научном мировоззрении. Есть основания вести речь и о первобытной науке или протонауке. Была и первобытная этика, и первобытная религия, и первобытное искусство. Синкретизм, конечно, не механическое, а органическое единство, предполагающее существование в некоей исходной форме того, что в дальнейшем отчленится и будет развиваться всё более автономно. Подобно тому, как зародыш органически связан с телом матери и составляет с нею единое целое, а в будущем это — автономное существо.

          Вульгарным материализмом отдают и Ваши утверждения, что мораль "придумана" "господствующей группой" (1:139) или что поклонение богам обязано своим существованием "групповому интересу и усилиям древних жрецов" (2:70).

          Трудно согласиться и с тем, что "поведение среднего человека всегда рационально", что "иррациональность не играет роли в поведении больших масс" (1:134). Вспомните историю или просто посмотрите вокруг себя.

          Странно выглядит и Ваше противопоставление присваивающего хозяйства производству (1:401 и др.). Не производящему хозяйству, а именно производству, что не одно и то же. Впрочем, это уже схоластика.

          В заключение хочу отметить, что я вовсе не считаю, что Ваш труд лишён достоинств; напротив, их немало и в первом, и особенно во втором томе. Меня очень заинтересовала концепция бюрократической формации, разделы о научном характере первобытного мировоззрения и ранних форм религии. Немало верного и в рассуждениях о первобытном мышлении. Интересны и мысли о национальном менталитете; интересна, хотя не бесспорна, критика цивилизационного подхода. Но мне хотелось написать не о достоинствах Вашего труда, не о новаторском подходе к некоторым сложным и спорным проблемам, а о другом — ведь я пишу не сбалансированную рецензию.

          Если Вас когда-нибудь заинтересует история той теоретической борьбы в этнографии, о которой я написал в начале письма, то посмотрите мою книгу воспоминаний "Дорога в Австралию" (Нью-Йорк, 1995). Глава, которая называется "Книги и люди", посвящена этому времени и этим событиям. Книга имеется в быв. Ленинке, в ИНИОНе и других библиотеках Москвы и Петербурга. Можно прочитать её и на сайте Центра Сахарова в интернете.

Желаю Вам всего доброго.

В.Р.Кабо